Возвращение Пушкина из ссылки стало значительной "новостью эпохи". На гулянье под Новинским толпы народа ходили за любимым поэтом, слышались возгласы: "Укажите, укажите нам его!" Когда Пушкин появлялся в театре, вокруг него собирались группы, между зрителями проносился говор, называли его имя, публика смотрела уже не на сцену, а на своего любимца. До нас дошло много свидетельств о посещениях Пушкиным Благородного собрания (ныне Колонного зала Дома союзов) и Большого театра*.
* ("Знакомство Пушкина с семейством Ушаковых". Ел. Н. Ушакова "Воспоминания былого, но счастливого времени" (Л. Н. Майков, цит. соч., стр. 361); Н. В. Путята. "Из записной книжки". "Русский архив", кн. II, стр. 350; также Майков, цит. соч., стр. 329, 333 и др.)
Спектакли итальянской оперы, начавшиеся в 1821 году, продолжались регулярно до февраля 1827 года. В период приезда Пушкина в Москву ставились главным образом уже называвшиеся нами оперы Россини и Моцарта ("Свадьба Фигаро" и "Дон-Жуан")*.
* (М. Алексеев, статья "Моцарт и Сальери" (Пушкин, Собр. соч., изд. Акад. Наук СССР, 1935, т. VII); Б. Томашевский, статья "Каменный гость" (там же); Н. Кашин. "Театр Юсупова", М. 1929. П. Дризен. Об-во Итальянской оперы. "Ежегодник импер. театров", 1915.)
Во время посещений театра Пушкин не мог не встречаться с А. Н. Верстовским, игравшим в то время видную административную роль в Конторе московских театров (с 11 сентября 1825 года он занимал должность инспектора музыки при Московском театре). Верстовский, надо думать, не упустил случая еще более сблизиться с поэтом, на тексты которого он написал несколько своих произведений.
Домашнее музицирование
Остановился Пушкин у своего друга С. А. Соболевского, побочного сына мецената и любителя музыки А. Н. Соймонова. Если верить донесению жандармского полковника П. П. Бибикова шефу своему Бенкендорфу, Пушкин чаще всего посещал дома кн. Зинаиды Волконской и кн. П. А. Вяземского*.
* (Б. Л. Модзалевский. "Пушкин под тайным надзором", Л., 1925, стр. 61.)
Знаменитый салон Волконской (урожденной Белосельской) в богатейшем доме князей Белосельских на Тверской был культурным центром московской аристократии - здесь собирались крупные деятели науки, литературы и музыки, постоянно устраивались чтения, концерты и домашние оперные спектакли. "Там музыка входила всеми порами, - восторженно писал П. А. Вяземский, - on etait sature d'faarmonie (все были насыщены гармонией). Дом ее был как волшебный замок музыкальной феи: ногою ступишь на порог,- раздаются созвучия; до чего ни дотронешься,- тысяча слов гармонических откликнется. Там стены пели, там мысли, чувства, разговор, движения, - все было пение"*.
* ("Остафьевский архив", III, стр. 223.)
З. Волконская сама писала стихи и прозу, и даже музыкальные произведения*. Она выступала в драматических и оперных спектаклях домашнего театра. "Слышавшим ее нельзя было забыть впечатления, которое производила она своим полным и звучным контральто"**. В Москве и в Италии она исполняла в опере Россини "Танкред" свою коронную роль, в которой запечатлел ее художник Ф. А. Бруни.
* (В библиотеке Гос. Третьяковской галлереи хранится печатная партитура ее "Стансов на смерть императора Александра I".)
** (П. Вяземский. Собр. соч., т. VII, стр. 329, также А. Муравьев. Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871, стр. 11.)
"Помнится и слышится еще, как она в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним, пропела элегию его, положенную на музыку Геништою: "Погасло дневное светило, на море синее вечерний пал туман..." Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению краска вспыхивала на лице его"*.
* (П. Вяземский, там же, стр. 329.)
Композитор и выдающийся пианист И. Геништа был частым гостем у З. Волконской, которой он посвятил свою "Элегию"*. В конце 1826 года в салоне З. Волконской выступал виолончелист Матвей Виельгорский, с приездом которого в Москву совпал приезд Пушкина, вскоре разобравшегося в "обольщениях" княгини.
* (Сборник "Пушкин в романсах и песнях его современников".)
Знакомство Пушкина с братом виолончелиста композитором Михаилом Юрьевичем Виельгорским состоялось у Веневитинова 10 сентября 1826 года, где Пушкин читал своего "Бориса Годунова". Виельгорский был знаком поэту из писем Вяземского как композитор "Песни Земфиры", сочиненной в 1825 году и имевшей шумный успех. В 1824-1826 году Виельгорский* организовывал у себя в Москве музыкальные утра, привлекавшие любителей музыки. "Нигде мы не слышим такой музыки, как в доме гр. М. Ю. Виельгорского",- писал В. Ф. Одоевский в "Московском телеграфе" в 1825 году. Через два дня после приезда Пушкин познакомился и очень часто стал встречаться с молодым поэтом и дальним родственником Д. В. Веневитиновым, одаренным музыкантом, композитором и певцом. Веневитинов скончался через несколько месяцев, - в марте 1827 ягода.
* (Наиболее полную библиографию о М. Ю. Виельгорском см. в статье Т. Трофимовой "М. Ю. Виельгорский", журн. "Сов. музыка", 1937. №5, стр. 70.)
...На окраине Москвы, "в самой отдаленной и глухой части города", на Средней Пресне, в небольшом двухэтажном доме проживало семейство Николая Васильевича и Софьи Андреевны Ушаковых. Старшую дочь Екатерину Николаевну Пушкин встретил в Благородном собрании вскоре после приезда в Москву и, как поговаривали, влюбился в нее*.
* (П. И. Бартенев "Записная книжка". "Русск. архив", 1912, III, стр. 300.)
"Отец,- рассказывает Елизавета Николаевна Ушакова, - страстный был охотник до музыки (некогда сам играл на скрипке) и возымел желание дать учителя пения сестре; для этого приглашен был тогдашний единственный учитель Мисори для преподавания уроков. Тогда в Москве была италианская труппа, составленная по-тогдашнему из очень хороших артистов... Мы были абонированы постоянно; хотя были еще молоды, чтобы вполне понимать красоту произведений Россини, Моцарта, Беллини и пр., но этими частыми посещениями оперы наш музыкальный вкус развился чрезвычайно; не учившись петь, я пела все арии... Каждое воскресенье у нас обедали артисты, которые пели и проводили целый день. Раз подошел ко мне Този* и сказал: "Когда вы будете учиться петь, мне бы хотелось с вами пропеть дуэт". - "Что дожидаться, когда я выучусь? Давайте петь теперь..." Он удивился моим словам, но подойдя к Гениште**, который им аккомпанировал, сказал: "Аккомпанируйте дуэт... синьора Лиза хочет со мною петь". И вот, к удивлению всех, я начинаю петь с Този. Не зная слов, я довольствовалась тянуть ноты на а, b, с. Адажио кончилось благополучно при громких рукоплесканиях снисходительных артистов... Тогда отец подошел ко мне, поцеловал и сказал: "Ты меня утешила..." Геништа нашел, что тембр моего голоса был очень приятен... Мисори был заменен известным Бравурой; с ним-то начала я учиться пению... В особенности восхищались моим голосом знаменитый Фишер фон-Вальдгейм и профессор Рейц; у них мы собирались каждую неделю в назначенный день петь хором "Реквием" Моцарта, "Stabat mater" Перголезе. Концерты посещали усердно, не пропуская ни одного... Иногда концерты у нас были..."***
* (Този - артист итальянской оперы, бас.)
** (О Гениште см. очерк Е. Тыняновой, журнал "Сов. муз.", 1941, № 2, стр. 62-65.)
*** (Отрывок из воспоминаний Близ. Ник. Ушаковой "Воспоминания былого, но счастливого времени" - "Знакомство Пушкина с семейством Ушаковых. 1826-1830". - Л. Н. Майков. "Пушкин. Биографические материалы", стр. 358-360.)
В доме Ушаковых бывали часто писатель любитель музыки Н. Д. Иванчин-Писарев, кн. П. И. Шаликов, П. А. Вяземский, актер Сосницкий и С. Д. Киселев, впоследствии муж Елизаветы Ушаковой, - Пушкин подружился с ним и перешел на "ты".
"Пушкин езжал к Ушаковым часто, иногда во время дня заезжал (раза три". "Охотно беседовал Пушкин со старухой Ушаковой и часто просил ее диктовать ему известные ей русские народные песни и повторять их напевы"*.
* (По записи Н. С. Киселева. - Майков, там же, стр. 361, 362.)
Отношения Пушкина со всей семьей были самые непринужденные. Много было смеха, шуток. В течение почти пяти лет, до женитьбы, он продолжал посещать Ушаковых, посвятил обеим сестрам несколько стихотворений, исчертил рисунками их альбомы. К Екатерине Николаевне он впоследствии даже сватался, но получил отказ, хотя их обоих связывало нежное чувство*. Каждый приезд в Москву сопровождался посещениями Пушкина дома на Пресне. "Пушкин бывает у них всякий день почти", - пишет В. А. Муханов брату Николаю 27 марта 1830 года**. В этом же письме сообщается о предстоящей свадьбе младшей дочери Елизаветы Николаевны и С. Д. Киселева, приятеля Пушкина.
* (Подробнее П. Бартенев, "Из записной книжки". "Русский архив", 1912, III, стр. 300.)
** (П. Бартенев. "Разные заметки о Пушкине". "Русский архив", 1899, II, стр. 356.)
"Действительно, - пишет Л. Н. Майков на основании рассказов Н. С. Киселева, - в течение 1829 года - и до поездки на Кавказ, и после нее, - мы видим Пушкина постоянным посетителем семейства Ушаковых. Доказательства тому мы находим в сохранившемся альбоме Елизаветы Николаевны... Первоначально это был чистенький альбом... но потом тетрадка была предоставлена в распоряжение Пушкина, и он испестрил ее своими рисунками. Видно, что все это набрасывалось в течение долгих бесцеремонных бесед в домашнем кругу... Одно из изображений представляет поэта в монашеской рясе и в клобуке, искушаемого бесом, который показывает ему язык; подпись: Не искушай (сай) меня без нужды".
Около изображения беса внизу мелкими буквами рукой одной из дочерей Ушакова написано: "Кусай его". Изображая себя монахом, Пушкин намекает на свой "монашеский" образ жизни. В пушкиноведении принято связывать надпись Пушкина со стихами Баратынского. Нам думается, вернее было бы отнести ее к романсу Глинки, написанному в 1825 году; даты первого издания романса не сохранилось; обычно произведения Глинки печатались непосредственно после их создания. Романс "Не искушай меня без нужды" имел сразу очень большой успех в общественных кругах. Наше предположение подкрепляется также черновым вариантом стихотворения "Калмычке", написанного за 3-4 месяца до альбомных зарисовок: "Не распеваешь с умиленьем "Не искушай" иль та dov'e", - здесь мы видим иронию поэта по отношению к жене Дельвига (о чем нам предстоит еще говорить): она в 1827-1829 годах непрестанно распевала "Не искушай". Даже, если романс и не был в то время отпечатан, то на ряде конкретных примеров мы увидим в дальнейшем*, как было распространено в эпоху Пушкина исполнение неопубликованных музыкальных произведений; тем более в семье Ушаковых обе дочери могли исполнять дуэт.
* (Письмо А. Я. Булгакова (см. стр. 183-184), и пометка в дневнике Е. С. Телепневой (стр. 146-147).)
Своими рисунками Пушкин "как бы предсказывал" близкое супружество Ел. Н. Ушаковой и С. Д. Киселева. Поэтому он несколько раз зарисовал молодую Елизавету Николаевну в дамском пеньюаре, в чепчике.
"Один из рисунков, - продолжает Л. Н. Майков пересказ свидетельства Н. С. Киселева - представляет Елизавету Николаевну опять в чепчике, окруженную котятами... Елизавета Николаевна была очень близорука и, когда пела, должна была надевать очки, чтобы видеть ноты, положенные на высоком пюпитре. В таком виде и нарисовал ее Пушкин, а перед нею... кота, который дирижирует лапкой. Она поет одну из тех арий, которыми так восхищался С. Д. Киселев. По семейному преданию, его любимую арию из "Севильского цирюльника" Россини: "Una voce poco fa" она спела ему в первый раз в день его ангела. Напоминанием об этом Пушкин любил поддразнивать Елизавету Николаевну, особенно в тех случаях, когда она отказывалась петь по его просьбе. ...Случалось... что Пушкин неожиданно принимался мяукать или звать кошку: "кис, кис, кис", как бы произнося начальные звуки фамилии Сергея Дмитриевича Киселева".
В альбоме имеются и другие рисунки того же периода неизвестного автора. Есть изображение женщины в пестром платье, стоящей спиной, с веером, на котором написано очень мелко: Stabat mater dolorosa.
В альбоме Е. Н. Ушаковой имеется также еще один рисунок Пушкина "будущей Екатерины Николаевны" - перед некоей нечетко выполненной конструкцией. Комментаторы объясняют ее зарисовкой зеркала со свечами. Нам думается, что это так называемое зеркало можно истолковать как тот же пюпитр с нотами, какой мы видели на предыдущем рисунке.
Рисунок Пушкина
Мы останавливаемся так подробно на рисунках, которые "набрасывались в течение долгих бесцеремонных бесед в домашнем кругу" для того, чтобы выявить ту музыкальную атмосферу, в которой вращался Пушкин во время своих ежедневных посещений дома Ушаковых. Каждый мимолетный штрих, как например, второе упоминание "Stabat mater" Перголезе, арии из "Севильского цирюльника", "Не искушай" или отказ Е. Н. Ушаковой спеть что-либо по просьбе Пушкина, - все это дорого нам, так как дает лишние черты для (воссоздания музыкального мира, в котором жил и создавал свои произведения Пушкин.
Общение с семьей Ушаковых - заметная веха в музыкальном развитии Пушкина, который, как говорилось уже, усердно пополнял, благодаря Софье Андреевне Ушаковой, свой, к тому времени уже достаточно богатый запас русских народных песен. В доме Ушаковых поэт знакомился также с произведениями музыкальных классиков, в том числе Моцарта, который не мог не быть ему близким в связи с начатой трагедией "Моцарт и Сальери".
...Моцарт в те годы начал приобретать все большее признание и любовь передовых музыкальных кругов русского общества, несмотря на то, что Итальянская опера попрежнему особенно усиленно пропагандировала произведения Россини. Охлаждение к Россини и пробудившийся интерес к творчеству Моцарта отчетливо отражены в статье "Московского телеграфа":
"Россини пишет для удовольствия ума, Моцарт к сему удовольствию присоединяет наслаждение сердечное, Вот как, кажется, можно разрешить все споры о Моцарте и Россини: выходя из театра после оперы Россини несколько напеваешь счастливые его темы, как после французского водевиля; после музыки Моцарта делается то же, но сверх того, остается в душе глубокое, неизгладимое впечатление"... "сколько ни пленяют нас новые сочинители, а мы все же обращаемся к Моцарту, а Россини еще жив, а слава его уже отцветает."*
* ("Московский телеграф", 1825, № 8, Прибавление. Статья подписана: "У.У.". Авторство статьи различными исследователями приписывается Мельгунову, Одоевскому и Улыбышеву, который в это же время в Петербурге также пропагандировал музыку Моцарта, предпочитая ее произведениям Россини (см. его статью "Две партии в музыке" в "Journal de St. Petersbourg", 1825. № 25).)
Не менее сильный интерес к Моцарту обнаружил близкий друг В. Ф. Одоевского Мих. Юр. Виельгорский, который, по выражению одного из современников, "был помешан на Моцарте"*. На московских музыкальных утрах, а позднее на своих концертах в Петербурге Виельгорский усиленно пропагандировал сочинения Моцарта, и Пушкин разделял это увлечение. И хотя мы встречаем Пушкина "в креслах итальянской оперы", как рассказывает об этом Ф. Ф. Вигель**, на спектакле "Сороки-воровки" Россини 7 февраля 1827 года, но пора его горячего увлечения операми "баловня Европы" миновала. Семья Ушаковых сыграла в этом вопросе свою скромную роль.
* ("Записки М. Д. Бутурлина". "Русский архив", 1901, № 2, стр. 436.)
** (Ф. Ф. Вигель. Записки. М. 1928, т. II, стр. 284.)
Рисунок Пушкина
...26 декабря 1826 года Пушкин встречается в доме З. Волконской с давнишним другом своим - Марией Раевской, ставшей к тому времени княгиней Волконской, - вместе с нею шесть лет тому назад он провел "счастливейшие минуты жизни своей"* на Кавказе и в Крыму. Мария Волконская на пути к месту ссылки своего мужа - декабриста С. Г. Волконского остановилась в Москве у своей невестки. Характерно, что она везла с собою в Сибирь фортепиано.
* (Из письма к брату Льву 24 сентября 1820 г.)
"Зная мою страсть к музыке, - рассказывает Мария Волконская про свою невестку,- она пригласила всех итальянских певцов, которые были тогда в Москве... они пели как раз те вещи, которые я изучила лучше всего... Я говорила им: ...Еще, еще! Подумайте только, ведь я никогда больше не услышу музыки!". На этом вечере 26 декабря присутствовал Пушкин. Восхищаясь самоотверженностью жен декабристов, он с горячностью говорил Марии Волконской: "Я хочу написать сочинение о Пугачеве. Я отправлюсь на места, перееду через Урал, проеду дальше и приду просить у вас убежища в Нерчинских рудниках"*.
* (М. Волконская. Записки, изд. 2-е, "Прометей", стр. 64.)
В поэме "Русские женщины" Некрасова, воспевшего героизм Марии Волконской, четвертая глава, посвященная этому достопамятному вечеру, содержит строфу, поэтически развивающую приводимые слова Марии Николаевны: "Я слушала музыку, грусти полна..."
В продолжение всего вечера Мария Волконская слушала музыку. Во время исполнения сцены из "Агнессы" Паэра, схожей по содержанию с судьбою молодой жены декабриста, у кн. Зин. Волконской слезы подступили к горлу, голос сорвался, и она прервала исполнение. Мария Волконская, незаметно покинув зал, залилась слезами.
Когда гости разъехались и остались только самые близкие, музыка не прекращалась...*.
* (По передаче А. В. Веневитинова. "Русская старина", 1875, т. XII, стр. 822-824.)
...6 мая 1827 года, за две недели до своего отъезда в Петербург, Пушкин посылает Зинаиде Волконской экземпляр своей поэмы "Цыганы" со стихами, посвященными ей: "Княгине З. А. Волконской". В конце стихотворения мы встречаем упоминание о знаменитой Анджелике Каталани и цыганской певице:
Не отвергай смиренной дани,
Внемли с улыбкой голос мой,
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой.
Каталани* была в России в 1820 году, когда поэт был сослан на юг**. Знаменитая певица слушала пение не менее знаменитой в свое время в Москве цыганки Стеши, которая прославилась в 1807 году исполнением русской песни "Сарафанчик-растеганчик"**. Она исполняла русские песни: "Не бушуйте, вы, ветры буйные", "Ах, матушка, голова болит" так проникновенно, что "без слез ее слушать никто не мог"***. Действительно, Анджелика Каталани плакала во время ее пения и потом, в жару увлечения, сорвала со своих плеч драгоценную шаль и накинула на плечи цыганки.
* (Не следует смешивать итальянскую певицу Анджелику Каталани с артисткой одесской оперы Аделиной Каталани. Пользуемся случаем исправить ошибку в нашей статье "Пушкин, Верстовский, Виельгорский" ("Сов. муз." 1934, № 1).)
** (Н. Трубицын. О народной поэзии в общественном и литературном обиходе первой трети XIX века. Спб., 1912, стр. 59, 60.)
*** (Б. М. Маркевич. Запись рассказа цыганки Тани, см. статью В. П. "СПБ-ские ведомости", 1875, № 131 от 15 мая.)
...3 мая Бенкендорф выслал Пушкину, в ответ на его запрос, разрешение выехать в Петербург, и ночью 19 мая, простившись с друзьями на даче С. А. Соболевского (близ Петровского дворца), поэт тотчас же после ужина в мрачном состоянии духа выехал в столицу.