Опять в Петербурге

"Что же мне вам сказать о пребывании моем в Москве и приезде моем в Петербург?" - писал Пушкин П. А. Осиповой в начале июня 1827 года.- "Пошлость и глупость обеих столиц наших равны, хотя и различны... Если бы мне дали выбирать между ними двумя, то я выбрал бы Тригорское".

В Петербурге Пушкин жил в гостинице или, как тогда называли, в "трактире" Демута на Мойке. В нем была большая зала, в которой устраивались аукционы и концерты^*. Снова встретился Пушкин со своим ближайшим другом Дельвигом, с которым, кроме глубокой и сердечной любви, связывали его интересы литературы.

^* (П. Зет. "В старом Петербурге". "Новое время", 1912, 29 января, № 12889. В доме Демута, прежде принадлежавшем князю Мещерскому, еще в 1774 году (6 октября) "искусный итальянский музыкант Циприан Кормье играл на скрыпице концерт" с платой "по 2 руб. с персоны". В этом же доме "у итальянского певца Тестори продавались лучших мастеров как-то Страдивариуса, Амати, Штейнера скрыпки, альто-виоли и виолончели".)

Жизнь в столице очень скоро поэту опостылела. Он пробыл в Петербурге недолго - два месяца; в конце июля ему удалось, наконец, вырваться в Михайловское, где он прожил до середины октября.

...В деревне Пушкин вновь принялся за "Евгения Онегина" и начал повесть "Арап Петра Великого", задуманную им еще в 1826 году.

Среди подготовленных эпиграфов для пяти глав повести на первом месте мы видим цитату:

 Я тебе жену добуду 
 Иль я мельником не буду...

? Аблесимов, в опере "Мельник".

Мы знаем, что оперу "Мельник, колдун, обманщик сват" Пушкин слушал еще в лицейские годы: одно из действующих лиц ее (Филимон) упоминается в стихах "К Наталье", и теперь, много лет спустя, Пушкин вспомнил об этом музыкальном впечатлении своей юности.

Повесть "Арап Петра Великого" примечательна, в частности, тем мастерством, с которым Пушкин воссоздает музыкальный быт петровской эпохи.

В третьей главе описывается Петровская ассамблея. Тускло горят сальные свечи. Облака табачного дыма. Вельможи, посланники, иностранные купцы, корабельные мастера "толпою двигались взад и вперед при беспрерывном звуке духовой музыки".

Но это гуляние по залу пока еще не танцы. Начало их возвестил толстый церемониймейстер. "Во всю длину танцовальной залы, при звуке самой плачевной музыки, дамы и кавалеры стояли в два ряда друг против друга"... "...приседания и поклоны продолжались около получаса; наконец, они прекратились и толстый господин... приказал музыкантам играть менуэт".

Как отличается музыкальное звучание этого бала от онегинских в Петербурге, в Москве, от бала Мнишка в Самборе! И как характерно упоминание о "плачевности" музыки - вероятно, именно так русские люди воспринимали тогда некоторые церемонные западноевропейские танцы.

Во время разгара общего веселья "кавалеры стали шаркать и кланяться, а дамы приседать и постукивать каблучками с большим усердием и уже вовсе не соблюдая каданса".

Так же образно зарисован Пушкиным старый флейтист в начале незаконченной седьмой главы (написанной Пушкиным уже позже): в тесной каморке он "услаждал скуку зимнего вечера, наигрывая старинные шведские марши, напоминающие ему веселое время его юности". Звуки флейты, "старинные шведские марши",- как все это гармонирует с висящими на стене треугольной шляпой и лубочным изображением Карла XII!..

Картинам эпохи Петра в произведениях Пушкина неизменно сопутствует музыка. Вспомним стих описания боя поэмы "Полтава"

 Молчит музыка боевая...

или песни в стихотворении "Пир Петра Великого".

В "Истории Петра" (1834-1837) Пушкин многократно упоминает о полковой музыке и барабанном бое походов и сражений. Он рассказывает об указе Петра 1706 года "о треугольных шляпах, о петлях, обшитых золотом у гобоистов, о полумесяцах на их же плечах, о золотых голунах, о шерстяных у барабанщиков...". Описывая первое в России празднование Нового года, введенное Петром, Пушкин пишет, как "из разных частей города войско шло в Кремль с распущенными знаменами, барабанным боем и музыкою", и у Петра "во время обеда пели придворные и патриаршие певчие". Петр учредил "при дворе и у бояр столы, балы, ассамблеи... повелел быть в Москве театральным представлениям", устраивал потешные игры и пародийные шутовские "хоры". Пушкин рассказывает, как Петр ввел в обычай музыку для приемов посольства, как он "учредил порядок торжественных въездов наподобие римских триумфов" и 21 ноября 1709 года "вошел в Москву при пушечной пальбе, колокольном звоне, барабанном бое, военной музыке и восклицании народа". Для подобных празднеств слагались специальные гимны. 30 сентября 1696 года во время триумфа в честь взятия Азова "у триумфальных ворот встретила его (Лефорта) пушечная пальба и пропета похвальная песнь; другая подобная пропета была Шеину, в ней предрекали ему победу над Измайловым родом. Третья песнь пета была в честь чиновникам и воинам". Музыка настолько сопутствовала военным действиям, что отсутствие ее при сдаче вражеских гарнизонов отмечалось специальными указами.

В исторических набросках Пушкин многократно применяет музыкальные образы для завершения полноты впечатлений. В отрывке "В 179* году возвращался я…" высоко поэтичная картина тихого летнего вечера в Лифляндии замыкается музыкальной краской: "...издали слышалась печальная песня молодой эстонки..." В отрывке "Мы проводили вечер на даче" при описании чертогов Клеопатры Пушкин пишет: "...только звуки Кифары и флейты потрясают огни, воздух и море...", а в знаменитых стихах повести "Египетские ночи" снова применен музыкальный образ: "Чертог сиял. Гремели хором певцы при звуке флейт и лир". Ощущение исторического музыкального стиля мы находим даже в трех анекдотах о Потемкине, записанных Пушкиным.

После исторических картин повести "Арап Петра Великого" мы дважды встречаемся в "Евгении Онегине"^* с ясным и чистым образом старого пастуха, олицетворением жизни и вечных песен народа.

^* (Седьмую главу Пушкин писал с большими перерывами, закончив первые 12 строф 19 февраля 1827 года, и всю главу - 4 ноября 1828 года.)

Вновь возникают поэтичные образы народных песен, звучащих над скромной могилой Ленского, которую в седьмой главе "Онегина" мы видим уже заброшенной:

 ...памятник унылой
 Забыт. К нему привычный след
 Заглох. Венка на ветви нет;
 Один под ним, седой и хилой
 Пастух попрежнему поет
 И обувь бедную плетет*.

^* (Строфа VII; см. также глава 6, строфа XLI.)

Поэт умер. Могила забыта. Народ живет и поет песни о жизни.

Та же излюбленная Пушкиным мысль встречается в "Полтаве", в конце поэмы, когда поэт окидывает взглядом судьбы Мазепы, Кочубея, Искры и, наконец, Марии -

 ...преданья 
 Об ней молчат. Ее страданья, 
 Ее судьба, ее конец 
 Непроницаемою тьмою 
 От нас закрыты. Лишь норою 
 Слепой украинский певец, 
 Когда в селе перед народом 
 Он песни гетмана бренчит, 
 О грешной деве мимоходом 
 Казачкам юным говорит.

Люди и страсти уходят и даже память о них порой умирает, но в вечных песнях народа они продолжают существовать.

В третий раз мы встречаемся с той же мыслью в трагедии "Пир во время чумы". "Уныло и протяжно", "с диким совершенством" Мэри поет старую народную шотландскую песнь. Тема песни посвящена чуме, некогда посетившей край. Председатель благодарит "задумчивую Мэри" за ее "жалобную песню". Прежняя чума миновала. Тот "мрачный год"

 Едва оставил память о себе 
 В какой-нибудь простой пастушьей песне 
 Унылой и приятной...

Та же глубокая мысль: в песнях живет память о людях, о событиях, запечатлевшихся в народной памяти.

 И пусть у гробового входа
 Младая будет жизнь играть...

Нам представляется, что Пушкин выразил этой мыслью судьбу своих собственных творений. Наследие его стало народным. Оно стало народною песнью. Оно прозвучало в эпоху мрачного и тяжкого гнета, подавлявшего жизнь русских людей, когда "связаны были крылья души", когда чума "холмы и долы наши посетила, и раздавались жалкие стенанья" - и "одна лишь звонкая, широкая песнь Пушкина,- писал Герцен,- звучала в долинах рабства и мучений; эта песнь продолжала эпоху прошлую, наполняла мужественными звуками настоящее и посылало свой голос в отдаленное будущее".

Чума миновала. Народ стряхнул с себя ярмо былого рабства, вздохнул широкой грудью. "Отдаленное будущее" слышит голос Пушкина. Народ живет и поет его песни о жизни.

...Осенью Пушкин выезжает из Михайловского в Петербург. Дорогой, на станции Залазы, 14 октября произошла Знаменательная встреча с лицейским другом - декабристом Кюхельбекером, которого фельдъегерь увозил на каторгу в Сибирь.

17 октября Пушкин в Петербурге навестил Дельвига.

...Жизнь Пушкина в столице была насыщена самыми разнообразными музыкальными впечатлениями. Ценное свидетельство, распространяющееся на 1828 и 1829 годы, оставила А. О. Смирнова: "После нового года балы, вечера и концерты участились... в Филармонической зале давали всякую субботу концерты: Реквием Моцарта, Creation Гайдна, симфонии Бетховена, одним словом, сериозную немецкую музыку. Пушкин всегда их посещал"^*.

^* (А. О. Смирнова. "Заметки, дневник, воспоминания, письма", изд. "Федерация". М., 1929, стр. 176-177. "Creation" - оратория Гайдна "Сотворение мира".)

Здесь имеется в виду концертный зал В. В. Энгельгардта, который открылся в 1828 году, где большею частью имели место концерты Филармонического общества. С В. В. Энгельгардтом Пушкин был дружен еще до ссылки (он посвятил ему в 1819 году стихи: "Я ускользнул от Эскулапа").

О частых посещениях Пушкиным концертов свидетельствуют также два его московских письма:

"Третьего дня я приехал в Москву,- пишет он, например, Вяземскому 14 марта 1830 года,- и прямо из кибитки попал в концерт, где находилась вся Москва". (В Большом театре был концерт капельмейстеров Никола и Гарткноха, и в Благородном собрании концерт силами дилетантов в пользу Глазной (больницы). И через два дня, 16 марта, в следующем письме к Вяземскому он пишет снова: "Жду концертов".

О посещениях Пушкиным оперных театров в Петербурге почти не сохранилось сведений. В черновиках его обнаружена лаконичная запись: "Elisa e Claudio", датированная 25 июня (1828). Это название одной из опер Меркаданте; второй спектакль ее состоялся за три дня до записи - 22 июня в Большом оперном театре. Повидимому, Пушкин слушал эту оперу или имел о ней беседу с друзьями. В черновиках поэта имеется запись от 2 октября того же года: "Dorliska", - в этот день в Петербурге вторым представлением исполнялась опера Россини "Торвальд и Дорлиска"^*. Увлечение итальянской оперой великосветским обществом отражено в отрывке "Гости съезжались на дачу": "Зала наполнялась дамами и мужчинами, приехавшими в одно время из театра, где давали вдовую итальянскую оперу".

^* ("Рукою Пушкина", стр. 315-316,318. Комментарии М. А. Цявловского.)

В 1828 году в Петербурге в Большом театре был поставлен "Дон Жуан" Моцарта. В немецком оперном театре уже в 1827 году шли "Женитьба Фигаро" и "Дон Жуан". Спектакли опер Моцарта проходили всегда при переполненном зале^*, и нельзя не предположить, что Пушкин бывал на этих спектаклях.

^* ("Северная пчела". 1827, № 30 от 10 марта.)

Посещал Пушкин и концерты в доме М. Ю. Виельгорского, который переехал к тому времени в Петербург. Так же, как и Пушкин, он получил возможность вернуться в столицу во время коронации Николая I, когда новым императором было объявлено нечто вроде амнистии.

Дом Виельгорского на Михайловской площади был широко известен как место постоянных литературных и музыкальных вечеров, шумных обедов и культурных собраний. Здесь два раза в неделю, а иногда, и чаще, происходили концерты, собиравшие громадное количество слушателей. В его зале часто звучал симфонический оркестр. М. Ю. Виельгорским был организован струнный квартет в составе Львова, Вильде, Маурера и упоминавшегося уже нами Матвея Виельгорского, который обладал прекрасным инструментом Страдивари, а также обширной нотной библиотекой.

Мих. Виельгорский занимал официальную должность при дворе, был тонким дипломатом, но в то же время умел вовремя снимать мундир вельможи и облекаться в уютный домашний костюм. Он пользовался общей любовью, был остроумным собеседником и гостеприимным хозяином, обладал исключительной памятью, владел многими новыми и древними языками. Имея поразительный запас разнороднейших знаний, любил вести серьезные разговоры и дискуссии на темы музыкальные, медицинские, философские, религиозные, исторические, литературные.

 С Жуковским чокался он пенистым бокалом,
 И с Пушкиным в карман он за словом не лез*.

^* (П. А. Вяземский. "Поминки", (1877).)

Был он в дружеских отношениях с Грибоедовым, с которым связывали его помимо литературных и музыкальные интересы, - Грибоедов воспользовался рядом замечаний Виельгорского для переделок "Горя от ума". Гоголь тоже был одним из самых близких его друзей (сохранилась интересная их переписка). Виельгорский ездил за границу, слышал исполнение Бетховена, находился в "особенной дружбе с Россини".

^* (В. А. Соллогуб. Воспоминания. Изд. Academia. О М. Ю. Виельгорском см. стр. 293-317, 402, 404, 459, 510-511, 600-605.)

Мих. Юр. Виельгорский. Из собрания Всесоюзной библиотеки им. Ленина. Публикуется впервые

С домом Виельгорского связана творческая биография крупных русских музыкантов: М. И. Глинки, Антона Рубинштейна. С его мнением считались, - по отзыву Глинки, он умел высказывать "дельные замечания"^*. Музыкально он был образован весьма серьезно, и выходил иногда из трудных положений, которые ставили в тупик профессионалов. Бывали у него и серьезные ошибки. Он не понял "Руслана и Людмилы", считая это гениальное творение Глинки неудавшейся оперой. Композитор сильно страдал из-за этого, обижался на безжалостные купюры, которые Виельгорский с чувством знатока производил в его опере, особенно в пятом акте. Виельгорский не мог понять нового веяния, которое несла с собою опера Глинки, - он жил своими взглядами в прошлом, в музыкальных идеях начала столетия. Человек старого поколения, представитель высших слоев русского дворянства, Виельгорский был ограничен в своих эстетических воззрениях. Но оперу Глинки "Иван Сусанин" он сумел оценить и принял ее даже с энтузиазмом.

^* (М. Глинка, цит. соч., стр. 166.)

Этот эпикуреец, мечтатель и романтик, или, как называл его П. А. Вяземский, "нежный трубадур под властью красоты", всю жизнь отдал служению музыке. Мы можем найти в его деятельности ряд оплошностей, даже, до известной степени, черты самодурства эстетствующего барина, долю упрямого каприза и одержимости определенной идеей, но нельзя отрицать значения его дела - создания культурного очага русской музыкальной общественности.

 И многострунный мир был общим отроем связан,
 И нота верная во всем была слышна*.

^* (П. А. Вяземский. "Поминки".)

Пушкин бывал в его доме один и впоследствии с женой, слушал музыку и читал свои стихи. В его письмах, в дневнике, в отдельных свидетельствах современников можно встретить многие следы о частых встречах Пушкина с Виельгорским. В послании к Жуковскому, шуточном стихотворении "Поминание", написанном совместно с Вяземским 26 марта 1833 года: "Надо помянуть, непременно помянуть надо" мы встречаем стихи:

 Графа нашего приятеля Велегорского
 (Что не любит вина горского)
 А по нашему Велеурского.

Виельгорский писал на тексты Пушкина романсы и песни. Помимо "Песни Земфиры" (1825), при жизни поэта он издал еще три романса на его слова: "Черную шаль" (1829), "Ворон к ворону летит" (1829), "Кто при звездах и при луне" (1831).

В своих концертах Виельгорский пропагандировал, главным образом, классическую музыку и, как мы уже говорили, чрезвычайно высоко ставил творчество Моцарта, "вследствие чего не проходило почти ни одного публичного вечера из аматеров, чтобы он не поместил в программу чего-нибудь из оперы Дон-Жуан"^*.

^* ("Записки М. Д. Бутурлина". "Русск. архив", 1901, № 12, стр. 436.)

Поэт Д. П. Ознобишин вспоминает о посещениях Пушкиным концертов Виельгорского, где он сам впервые познакомился с поэтом в предыдущие годы: "Бывая на вечерах этого мецената муз и музыкального искусства, я заметил, к моему удивлению, что Пушкин не был ни музыкантом, ни любителем музыки, а между прочим бывал на всех вечерах, даже исключительно музыкальных..."^*.

^* (Н. Державин. Пушкин в Симбирской губернии. "Нива", 1913, № 36, стр. 716.)

Ознобишин под выражением "любитель музыки" несомненно понимает музыкального дилетанта, в специфическом смысле, характерном для той эпохи. Как известно, среди русского дворянства было не мало "аматеров", глубоко и серьезно занимавшихся музыкой.

У Пушкина были довольно близкие отношения с В. Ф. Одоевским главным образом по делам издательским, но, разумеется, Пушкин должен был знать Одоевского не только как литератора, но также как музыканта. Они нередко встречались, в частности - на квартире Жуковского. Пушкин бывал в петербургском доме Одоевского, на его музыкальных вечерах, начинавшихся по традиции в 11 часов вечера^*.

^* (Об отношениях Пушкина и В. Ф. Одоевского: В. А. Соллогуб. "Воспоминания". Academia, Л., 1931, стр. 307-8; *В. В. Ленц. "Русский Арх." 1878, т. 1, стр. 440-442; М. П. Погодин. "В память о кн. В. Ф. Одоевском", сборник, М., 1869, стр. 56 и др.)

20 февраля 1831 года Пушкин высказывал свой восторг от музыкальной новеллы "Квартет Бетховена" В. Одоевского: "Едва когда-либо читали на русском языке статью столь замечательную и по мыслям и по слогу... возникают у нас писатели... выражающие мысли нашего века"^*.

^* (Из письма А. И. Кошелева В. Ф. Одоевскому от 21 февраля 1831 г. "Русская старина", 1904, № 4, стр. 206.)

Среди петербургских знакомых Пушкина, близко стоявших к музыкальному миру, следует назвать еще поэта Д. Ю. Трилунного. А. О. Смирнова, рассказывая об одном из ее совместных с Пушкиным посещений концертов филармонической залы в 1828-1829 году, передает следующий диалог. Зная неотступный интерес Трилунного к симфонической музыке, она высказала уверенность, что он здесь. "Конечно, - ответил Пушкин,- он стоит в углу; фамилия его Струйский"^*.

^* (А. О. Смирнова. Цит. соч., стр. 176-177.)

К тому времени Трилунный уже печатался в "Северных цветах", а в 1830 и 1831 году он деятельно сотрудничал в "Литературной газете", издаваемой Дельвигом. Один из современников музыкант Ю. Арнольд рассказывает о Трилунном, как об очень симпатичном, обходительном и талантливом4 молодом человеке С обширными, но бессистемными знаниями и крайне неустойчивым характером. Умер Трилунный рано, окончив свои дни в психиатрической больнице около Парижа.

Все эти статьи красноречиво свидетельствуют о том, как живо интересовалась русская общественность пушкинской эпохи самыми разнообразными вопросами музыкального искусства.

Среди знакомых Пушкина, занимавшихся музыкой, следует назвать еще Идалию Полетику,- в архиве Томского гос. университета сохраняется большое собрание принадлежавших ей нот^*. Сенковский изучал теорию и историю музыки; работая над вопросами акустики, он изобрел специальный музыкальный инструмент "оркестрион"; его перу принадлежит ряд статей о музыке, в том числе: "Руслан и Людмила Глинки" и "Реквием Берлиоза".

^* (Сообщено проф. Л. С. Гинзбургом.)

Был склонным показать себя любителем музыки и пресловутый поэт гр. Д. И. Хвостов,- известен анекдотический случай, когда он послал Пушкину (в июле 1832 года) на имя его жены романс со своими словами: "Соловей в Таврическом саду", оканчивающийся строфою:

 Любитель муз, с зарею Майской, 
 Спеши к источникам ключей, 
 Ступай послушать на Фурштатской, 
 Поет где Пушкин - Соловей.

(Пушкин жил тогда на Фурштадтской улице). Поэт в письме от 2 августа 1832 года благодарил гр. Д. И. Хвостова за "прелестный и неожиданный подарок". В VII томе "Стихотворений гр. Д. И. Хвостова" (СПБ. 1834, стр. 172) автор указывает, что "музыка на сей голос и с словами помещена в Музыкальном журнале Г. Добри".

К числу великосветских музыкальных салонов, посещаемых Пушкиным, следует отнести также салон пианистки Шимановской.

Мария Шимановская, вместе с сестрой Казимирой и двумя дочерьми - Еленой и Целиной, впоследствии женой Мицкевича (обе, по отзыву Глинки, "изрядно пели"^*), приехала в Санкт-Петербург в 1822 году из Варшавы. После концертов ее в столице она получила звание "Первой пианистки императриц", т. е. вдовствующей императрицы Марии Федоровны и жены Александра I - Елизаветы Алексеевны. В Москве она впервые выступила 2 мая, и кн. Шаликов написал о ней восторженную статью в № 36 "Московских ведомостей". В "Вестнике Европы"^** последовал ответ. Она была изящна, хороша собой. Потом пять лет Шимановская ездила по Европе, в 1827 году вернулась в Петербург, где поселилась окончательно и в 1831 году скончалась.

^* (М. И. Глинка, цит. соч., етр. 82.)

^** ("Вестник Европы", 1882, часть 123, № 8, стр. 313.)

Она была прекрасной пианисткой. Главным арбитром в этом вопросе, помимо Шаликова и Вяземского, для нас является М. И. Глинка, который был "маэстро" на ее музыкальных утрах.

Имеются данные, что Пушкин посещал ее салон, 1 марта в ее альбоме им собственноручно сделана запись стихов:

 ...Из наслаждений жизни
 Одной любви музыка уступает,
 Но и любовь мелодия...

Незавершенность стиховой формы отрывка: первый стих начинается с третьей стопы пятистопного ямба (т. е. после канонической цезуры); второй пятистопный стих приведен полностью; третий стих обрывается на четвертой стопе,- все это показывает, что Пушкин эти стихи в своей записи в альбом привел как отрывок (из подготавливаемой драмы "Каменный гость"). Кроме того, на автографе Пушкин ставит многоточия на месте недостающих стоп и первый стих пишет, естественно, не с начала строфической вертикали, а отступя направо. В "Каменном госте" эти слова произносит один из гостей Лауры.

Итак, музыка признается одним из высших наслаждений, по силе своей уступающим только любви. Наивысшее наслаждение в жизни человека - высокое чувство любви. Но и любовь - музыка. И то, что Пушкин выбрал именно эти строки для данной альбомной записи, очень показательно.

Каллиграфичность его почерка^* (такие ровные строчки, такие бисерные, старательно выведенные буквы мы встречаем только в официальных альбомных записях Пушкина; свои экспромты в альбоме музыкальной семьи Ушаковых писал он иначе, размашистым почерком),- эта каллиграфичность говорит об оттенке официальности. Пушкин является в альбоме Шимановской представителем своей страны, поэтом русского народа, вписывающим свой автограф в альбом, где встречаются автографы Гете, Гумбольдта, Шатобриана, Делавиньи, Арно, Томаса Мура, Кемпбеля и других знаменитостей. Шимановская была обладательницей "собрания собственноручных памятников"^** западных мастеров: Баха, Генделя, Моцарта, Бетховена, Паэра, Керубини, Вебера, Россини, Цингарелли. Представлены и русские писатели: Карамзин, Жуковский, Дмитриев, Крылов, Гнедич, Денис Давыдов^***, а 1 марта 1828 года и Пушкин вписал в альбом Шимановской свой автограф.

^* (См. репродукцию автографа в журнале "Красная нива", 1929, № 24, стр. 12 в статье П. Д. Эттингер, "Пушкин и Мария Шимановская".)

^** (Выражение П. А. Вяземского в его статье "Об альбоме г-жи Шимановской" ("Московский телеграф", 1827), см. П. А. Вяземский, Собрание соч., СПБ, 1879, том II, стр. 59-66.)

^*** (В собирании автографов по просьбе Шимановской деятельное участие принимал П. А. Вяземский, см. его переписку с А. И. Тургеневым. "Остафьевский архив", том 2. стр. 255, 328, 352, 356, 357.)

Мария Шимановская

То, что Пушкин бывал у Марии Шимановской, доказывает дошедшая до нас его записка без даты: "С радостью спешу выразить свое согласие на Ваше милое приглашение. Окольным путем я имел известие о кн. Вяземском; он в данный момент должен находиться у княгини. Примите, сударыня, и т. д. А. Пушкин"^*.

^* (См. упомянутую выше статью П. Д. Эттингера.)

Эту записку знаменитая пианистка тоже вклеила в свой альбом - свидетельство того, насколько высоко ценила она все написанное рукой великого русского поэта. Соотечественник Шимановокой, доктор Моравский, описывая приемы в ее петербургском салоне, перечисляя именитых гостей, ни разу не упоминает имени Пушкина. П. Д. Эттингер, цитирующий его высказывание, объясняет подобное умалчивание плохими отношениями Моравского с поэтом. Возможно, что и это обстоятельство способствовало тому, что в салоне Шимановокой Пушкин не мог чувствовать себя так же легко и свободно, как чувствовал он себя, например, в московском доме семьи Ушаковых, где вся атмосфера (вспомним о русских песнях, которые напевала поэту старушка Ушакова) была ему, конечно, и ближе и роднее. Не будем забывать также, что в течение ряда лет с семейством Ушаковых Пушкина связывали непрерывные дружеские отношения, что в первую очередь мы видим по его теплым сердечным стихам, посвященным обеим сестрам^*. В стихах "Ответ", посланных из Петербурга, он делает явное противопоставление простоты и сердечности их дома сухости великосветской жизни:

^* ("Когда, бывало, в старину" - 3 апреля 1827 года; "В отдалении от вас" - 16 мая 1827 года; "Вы избалованы природой" - 1-16 января 1829 года; незаконченный набросок под портретной зарисовкой "Трудясь над образом прелестной Ушаковой" - 1 апреля 1829 года; и "Ответ" ("Я вас узнал, о, мой оракул") - январь 1830 года.)

 Пора! в Москву, в Москву сейчас!
 Здесь город чопорный, унылый,
 Здесь речи - лед, сердца - гранит;
 Здесь нет ни ветрености милой,
 Ни муз, ни Пресни, ни харит.

И скромная квартира на Средней Пресне свято хранит тепло и память по отсутствующему поэту: "В их доме всё напоминает о Пушкине: на столе найдете его сочинения, между нотами - "Черную шаль" и "Цыганскую песню", на фортепианах - его "Талисман" и "Копеечку", в альбоме - несколько листочков картин, стихов и карикатур, а на языке беспрестанно вертится имя Пушкина". Эта заметка в дневнике Е. С. Телепневой относится к 22 июня 1827 года^*.

^* ("Пушкин и его современники", вып. V, стр. 121.)

Упомянутые здесь романсы: "Черная шаль" - либо кантата Верстовского, либо рукопись романса композитора Геништы, друга дома Ушаковых (издан в 1828-1829 году); "Цыганская песня" - романс Виельгорского также в рукописном экземпляре (он издан тоже позже - в 1829-1830 г.); "Талисман"" - романс Титова, также в рукописи, так как издан он был лишь в 1828 году^*. Романс "Копеечка" нам неизвестен. Повидимому, здесь упоминается какая-то любимая Пушкиным народная песнь.

Так, например, песня Виельгорского "Ворон к ворону летит" ("Шотландская песня" Пушкина) вышла в свет в декабре 1828 года (в "Лирическом альбоме" Глинки и Павлищева), в то время, когда текст был опубликован в "Северных цветах" на 1829 год. В январе 1829 года уже был разослан подписчиком в виде "особого приложения" к "Галатее" (часть 1, № 4) написанный на тот же текст романс Верстовского "Два ворона". Верстовский незадолго до выхода в свет своего романса спрашивал П. А. Вяземского, напечатан ли текст Пушкина (иначе пришлось бы просить разрешения на опубликование романса), Вяземский ответил: "Песня Пушкина уже напечатана, итак можно смело перепечатать ее с Вашей музыкой в "Галатее"^*.

^* (См. "Советская музыка", 1934 г. № 1, стр. 80, прим. 2, там же об отношениях Вяземского и Верстовского.)

Первым напечатанным музыкальным произведением М. Л. Яковлева на слова Пушкина был романс "Слеза". Композитору было дорого по воспоминаниям юношеское лицейское стихотворение Пушкина (конца 1815 года), навеянное "первой платонической истинно поэтической любовью" молодого Пушкина к Е. П. Бакуниной (ей был посвящен и первый романс юного лицеиста Корсакова "К живописцу"). Стихи "Слеза" напечатаны отдельно не были, и читающая публика впервые ознакомилась с ними по романсу Яковлева, изданному в 1825 г., когда поэт томился в ссылке. Романс появился как отдельное приложение к альманаху "Мнемозина" (1825, часть IV), издававшемуся В. Ф. Одоевским и В. Кюхельбекером.

Громадное количество романсов русских композиторов было распространено в рукописях, как мы это видели на примере дома Ушаковых. Русские музыканты, горячие поклонники творчества Пушкина, сыграли значительную роль в распространении и популяризации его поэзии, причем песни, нередко распространявшиеся в народе через песенники и рукописные копии, имели хождение в городах, деревнях и селах. Как наиболее яркий пример, укажем на лицейские стихи "Романс" ("Под вечер осени ненастной"), народный напев которого бытовал почти до наших дней.

...Ближайшим другом Пушкина в Петербурге был его лицейский товарищ А. А. Дельвиг. Их тесная дружеская и деловая, издательская связь выливалась в частые встречи. В течение зимы и лета 1827-1828 года Пушкин бывал у Дельвига "почти всякий вечер"^*.

^* (В. П. Гаевский. "Дельвиг". "Современник", 1854, IX, Отдел "Критики", стр. 12.)

На дому у Дельвига устраивались литературные чтения. Пушкин читал "Бориса Годунова". Посещали Дельвига Мицкевич, Шевырев, кн. С. Г. Голицын, лицейские друзья Илличевский, Комовский, Лангер, Яковлев, Эрнстов. Кружок Дельвига был высоко музыкален. Оживлял компанию веселый и общительный Михаил Лукьянович Яковлев.

Изобретательность Яковлева в области шуток, импровизаций комических сцен, изображений в лицах общих знакомых была неистощима, - его еще в Лицее прозвали "паяс". Он превосходно пел баритоном. Глинка в своих "Записках" два раза дает высокую оценку его исполнению^*. "Какая "прелесть в человеческом голосе, как завиден дар музыки!" - писал о нем А. Н. Вульф. Вместе с ним певал и Эристов, лицейский товарищ их по второму выпуску, который был тоже изобретателен на всевозможные шутки: по отзывам современников этот "балагур", "забавник, повеса, остряк и шутник" показывал фокусы, был чревовещателем, имел дар "равно хорошо представлять первых Актеров здешних театров и ворон, скачущих около кучи выкинутого сора"^**. Пушкин, посылая Дельвигу из Михайловского в сентябре 1825 года стихи "Брови царь нахмуря", писал: "Вот тебе душа моя приращение к куплетам Эристова". Повидимому, Дельвиг во время апрельского наезда в Михайловское напевал какие-то не дошедшие до нас сатирические куплеты на императора Александра I.

^* (М. И. Глинка, цит. соч., стр. 91.)

^** ("Дневник А. Н. Вульфа". Пушкин и его современники", XXI-XXII, стр. 22, 26, 38, 232.)

Любила петь и Софья Михайловна Дельвиг (жена поэта). Часто напевала она: "Не искушай меня без нужды" Глинки^*. Одно время она была обижена на Пушкина за его отзыв об исполнении женщинами модных романсов в заметке "Отрывки из писем, мысли и замечания", приняв его на свой счет^**. Компания Дельвига часто ездила в "Красный кабачок" под Петербургом,- Вульф рассказывает о танцах в кабачке и своеобразном звучании музыкального ансамбля в составе скрипки, "пановой флейты", арфы и барабана^***. О "Красном кабачке" и о певице, бедной девушке, игравшей на арфе, рассказывает Керн. Пушкин упоминает о нем в эпиграмме "Русскому Геснеру".

^* (Там же, стр. 25.)

^** ("Дневник А. Н. Вульфа", стр. 17, 227.)

^*** (Там же, стр. 54-55, 253.)

"Иногда, - вспоминает Керн, - все мы хором пели какой-нибудь канон, бравурный модный романс или баркароллу...". "Иной раз хором пели и стихотворные шутки Дельвига на какую-нибудь домашнюю злобу дня"^*. Сатирические куплеты были в обычае в кружке Дельвига. Пелось, например: "Хвостова кипа тут лежала"^**. "Эта песня была включена в репертуар, который распевали мы у него по вечерам целым хором...- вспоминает Керн,- дружба Пушкина с Дельвигом так тесно соединяла их, что, вспоминая о последнем, нельзя умолчать о Пушкине".

^* (А. П. Керн. Воспоминания, цит. изд. стр. 282, 286, 297-298.)

^** (А. А. Дельвиг. "Полное собрание стихотворений". Л. 1934, стр. 495-496 (примеч. Б. В. Томашевского).)

Летом, когда Дельвиг жил на даче у Крестовского перевоза на берегу Невы, его друзья, в том числе и Пушкин, собирались у него часто. Они слушали замечательную роговую музыку крепостного оркестра Д. Л. Нарышкина, - звуки долетали по реке до самой дачи. "Чтение, музыка и рассказы Дельвига... и Пушкина занимали нас"^*.

^* (А. И. Дельвиг. Мои воспоминания, 1912, т. I, стр. 107-108.)

Роговая музыка крепостных оркестров - одно из самых своеобразных, замечательных явлений русской музыки XVIII и начала XIX века. О том, что Пушкин слушал ее неоднократно, рассказывает также и Керн. В "Путешествии из Москвы в Петербург" (в главе "Москва") Пушкин пишет: "Подмосковные дачи, некогда оживленные, балы, театры, фейвороки... в рощах Свирлова, Марфина-Петровского, Останкина, в рощах гремела роговая музыка, плошки и цветные фонари озаряли английские дорожки..." (ранняя редакция). В отрывке "Русский Пелам" (1834-1835) мы читаем: "Отец мой жил не хуже гр. Шереметева, хотя был ровно в 20 раз беднее. Москвичи помнят еще его обеды, домашний театр и роговую музыку".

Дельвиг, так же как и Пушкин, увлекался народным песенным творчеством, но никогда не смог отразить того подлинного народного духа, который в совершенстве постиг Пушкин.

Яковлев познакомил с Дельвигом и ввел в его общество М. И. Глинку. "Я нередко навещал его"^*,- говорит в своих воспоминаниях Глинка, и Керн несколько раз пишет об этом: "Иногда являлся М. И. Глинка, гений музыки... Там он часто услаждал весь наш кружок своими дивными вдохновениями"^**. Глинка вспоминает, как зимой он игрывал в четыре руки с пианисткой Лигле.

^* (М. Глинка, цит. соч., стр. 91.)

^** (А. П. Керн, цит. соч., стр. 275, 297.)

Дельвиг переделал для музыки Глинки свои стихи: "Ах ты, ноченька", а Глинка написал музыку на слова народной песни Дельвига: "Дедушка, девицы мне раз говорили". "Эту песню весьма ловко певал М. Л. Яковлев"^*.

^* (М. Глинка, цит. соч., стр. 91.)

Глинка "в молодости, т. е. вскоре по выпуске из Пансиона, много работал на Русские темы"... "...может быть, эти песни, слышанные мною в ребячестве, были первою причиною того, что впоследствии я стал преимущественно разрабатывать народную Русскую музыку"^*.

^* (Там же, стр. 35, 145.)

Глинка познакомился с Пушкиным, когда еще учился в пансионе вместе с братом поэта Львом под руководством Кюхельбекера, и Пушкин навещал его. А. П. Керн ярко рассказывает о том, как она впервые встретилась с М. И. Глинкой на улице в присутствии Пушкина и Базена, который тут же пригласил их всех к себе на квартиру. Глинка блистательно импровизировал на тему украинской народной песни: "Наварила, напекла не для Грицки, для Петра..." Его импровизации вызвали у присутствующих "удивление и восторг", "такой мягкости и плавности, такой страсти в звуках... я никогда ни у кого не встречала... клавиши пели от прикосновения его маленькой ручки"^*.

^* (Керн. Цит. соч., стр. 295-297.)

После этой встречи Глинка часто бывал у А. П. Керн, где мог встречаться с Пушкиным.

Зимой и еще чаще весною посещал Пушкин дом А. Н. Оленина, у которого бывал до ссылки. У Олениных на даче в Приютине собиралась дружная веселая компания литераторов, художников и музыкантов. "Молодые писатели читали свои произведения, а М. И. Глинка разыгрывал свои романсы"^*.

^* (П. М. Устимович. "А. А. Андро". "Русск. стар.", 1890, август, стр. 389.)

Многократно посещал Глинка в эту зиму также пианистку Марию Шимановскую. В своих записках он говорит, что он был "маэстро на музыкальных утрах Шимановской; исполняли иногда и мою музыку"^*.

^* (Глинка, цит. соч., стр. 92.)

Постоянным гостем был Глинка в доме М. Ю. Виельгорского, где также могли происходить его встречи с Пушкиным. Их общий знакомый был В. Ф. Одоевский. Глинка рассказывает о встречах с Пушкиным у Жуковского, но, повидимому, посещения квартиры Жуковского в Зимнем дворце относятся к более позднему периоду - к возвращению Глинки из-за границы в 1834 году.

Один из приятелей Глинки - Н. И. Павлищев, вместе с которым они предприняли в 1827 году издание музыкального "Лирического (альбома", женился в январе 1828 года на Ольге Сергеевне Пушкиной, сестре поэта. В доме Павлищевых Глинка был частым гостем. Встречи с Пушкиным могли происходить и там. Очень интересно рассказывает А. Н. Вульф в своем "Дневнике" о посещении им дома Павлищева, когда Глинка исполнял там свои произведения^*. У Павлищева часто бывали тогда Мицкевич, любивший играть с хозяином дома в шахматы, а также Жуковский, Дельвиг и превосходный певец, ставший потом европейской знаменитостью, тенор Н. К. Иванов.

^* ("Дневник А. Н. Вульфа". "Пушкин и его современники", XXI-XXII, стр. 23.)

В связи с широко распространенным ошибочным утверждением, что знаменитый романс Глинки на слова Пушкина "Я помню чудное мгновенье" будто бы посвящен композитором Екатерине Ермолаевне Керн (дочери Анны Петровны), приходится констатировать, что это сведение почерпнуто из единственного дошедшего до нас апокрифического источника "Воспоминаний" Л. Павлищева, племянника поэта^*. Автор утверждает, что Глинка якобы написал его за девять лет до опубликования и в. начале тридцатых годов исполнял в присутствии Пушкина и Анны Петровны Керн под гитарный аккомпанемент отца. Павлищев повествует, как А. П. Керн "прослезилась от радости", а Пушкин "бросился обнимать исполнителей" и потам предложил положить на музыку свои стихи, посвященные Олениной. Все это сплошная фантазия, так как Глинка^** сам утверждает, что романс его (был написан после смерти поэта зимою 1839/40 года^***.

^* (Л. Павлищев. Воспоминания о Пушкине, М. 1890, стр. 167.)

^** (М. Глинка, цит. соч., стр. 243.)

^*** (К числу подобного рода апокрифов следует отнести весьма часто цитируемое музыковедами воспоминание путешественника Фр. Титца (не следует смешивать его с композитором Антоном Фердинандом Тицем, скончавшимся в 1810 году. - Fr. Tietz. "Ein russischer Dichter. Petersburger Erinnerung aus dem Jahre 1883".- "Familien Journal", 1865, № 606. - Русский перевод П. И. Бартенева" см. "Пушкин. Сборник П. И. Бартенева", изд. "Русского архива", М. 1885, стр. 143-145).)

Все лето 1828 года Глинка был перегружен заботами по изданию "Лирического альбома", первоначально задуманного совместно с приятелем Пушкина, весельчаком и меломаном кн. Серг. Григ. Голицыным, который своей дружбой и характером очень поддержал застенчивого в то время композитора, расширил круг его знакомств и, как свидетельствует сам Глинка, имел большое значение для развития его музыкальной одаренности^*. Издание "Лирического альбома" затягивалось, - "дело долго не шло на лад". С. Г. Голицын должен был уехать из-за войны с Турцией в действующую армию, на Дунай. Участие в издательском деле Павлищева, шурина. Пушкина, помогло конкретному продвижению "Альбома".

^* (М. Глинка, цит. соч., стр. 87.)

С остроумнейшим собеседником Голицыным Пушкин был дружен, и оба они, Глинка и Голицын, вероятно, держали его в курсе их совместной затеи, которая должна была способствовать более частым встречам поэта и композитора. В письме к П. А. Вяземскому от 1 сентября 1828 г. Пушкин пишет: "Голицын возится с Глинкой".

Сергей Григорьевич Голицын, по прозвищу "Фирс", был дружен с П. А. Вяземским и Дельвигом, бывая часто и у того и у другого. Вместе с Пушкиным, Мицкевичем, Грибоедовым, Вяземским и другими он ездил 25 мая 1828 года на пикник в Кронштадт. По словам Глинки, Голицын "хорошо знал музыку и пел очень приятно густым басом... он писал для меня стихи и охотно исполнял мои сочинения". Пушкин часто общался с Голицыным, бывая у него дома.

Подводя итоги сказанному, можно считать, что встречи Глинки и Пушкина у Дельвига, Жуковского, Олениных, Керн, Виельгорского, Голицына и, возможно, у Шимановской дают довольно благодарный материал для утверждения, что знакомство их было в достаточной мере близким. Сам Глинка свидетельствует об этом, говоря о зиме и лете 1828 года: "Около этого времени я часто встречался с известнейшим поэтом нашим А. С. Пушкиным... и пользовался его знакомством до самой его кончины"^*.

^* (М. Глинка, цит. соч., стр. 91.)

Не будем забывать, что Пушкин, уехав 19 октября 1828 года из Петербурга, в последующие годы был в столице крайне незначительное время: с 18 января по 9 марта 1829 года, т. е. два месяца, и затем с 10 ноября по 4 марта 1830 года, т. е. три с половиной месяца. Глинка в том же году, - 30 апреля 1830 года, уехал на четыре года за границу. Следовательно, их знакомство за эти считанные и разрозненные месяцы не могло успеть развиться в тесную дружбу или вылиться в творческий союз.

Весьма значительным событием в истории русского искусства была встреча Пушкина и Глинки, состоявшаяся 12 июня 1828 года.

В "Материалах для биографии Пушкина" Анненкова^* мы читаем: "Знаменитый композитор, хорошо известный публике нашей, играл на фортепиано грузинскую мелодию со свойственным ему выражением и искусством. На замечание присутствующих, что ей недостает стихов или романса для всеобщей известности, Пушкин написал стихотворение "Не пой, красавица, при мне".

^* (Стр. 243.)

Глинка в своих "Записках" расширил это сообщение: "Провел около целого дня с Грибоедовым (автором комедии "Горе от ума"). Он был очень хороший музыкант и сообщил мне тему грузинской песни, на которую вскоре потом А. С. Пушкин написал романс: "Не пой, волшебница, при мне"^*.

^* (М. Глинка, цит. соч., стр. 91.)

На рукописи романса Глинки имеется запись: "Национальная эта грузинская мелодия сообщена М. И. Глинке от А. С. Грибоедова (зачеркнуто: А. С. Пушкин написал слова сей песни нарочно под самую мелодию). Известные уже давно публике слова сей песни написаны А. С. Пушкиным под мелодию, которую он случайно услышал"^*.

^* (Н. Финдейзен. "Каталог нотных рукописей, писем и портретов М. Глинки". СПБ, 1898, стр. 15.)

Темой своих стихов Пушкин избирает напев грузинской песни:

 Не пой, красавица, при мне
 Ты песен Грузии печальной:
 Напоминают мне оне 
Другую жизнь и берег дальний. 

 Увы! напоминают мне 
 Твои жестокие напевы 
 И степь, и ночь - и при луне 
 Черты далекой, бедной девы... 

 Я призрак милый, роковой,
 Тебя увидев, забываю;
 Но ты поешь - и предо мной
 Его !Я вновь воображаю...

Песни Грузии вызывают воспоминания о другой жизни, о другой стране, где поэт слушал "приятные и по большей частью заунывные" грузинские песни, которые пела ему далекая, бедная дева, чей призрак при звуке песни вновь возникает перед ним.

Песнь воскрешает много впечатлений и чувств. И стихи эти, рожденные музыкой, насквозь проникнутые музыкальностью, в свою очередь вызвали в жизни такие замечательные произведения, как созданные на этот текст романсы Балакирева, Римского-Корсакова, Лядова, Рахманинова и других русских композиторов.

"Глазунов сравнивал основные черты пушкинской поэзии с Глинкой и утверждал, что в стихах Пушкина слышится та же мелодическая природа, как в музыке Глинки. Больше того, он считал, что Глинка, так сказать, нашел пушкинский стих: "Почем знать, может быть, и сам Пушкин так читал свое: "Я помню чудное мгновенье"?" - замечает академик Б. В. Асафьев. И, действительно, независимо от количества встреч Глинки и Пушкина, они все-таки вместе делали одно великое дело, создавая классическое русское искусство и утверждая его национальные черты.