Перед женитьбой

В Болдине Пушкин продолжал записывать русские народные песни, нередко выспрашивая о них соседку свою П. П. Кроткову. По свидетельству П. Д. Голохвастова, у нее записана песня, вошедшая в сборник П. Киреевского, "Как у нас было на улице". В крестьянских песнях ее вариантов не встречается^*. В Болдине же Пушкиным записана песня "Не белинька березынька" и множество других^**.

^* (М. А. Цявловский. "Рукою Пушкина", стр. 462.)

^** (Там же; см. также М. А. Цявловский. "Два автографа Пушкина". М, 1914, стр. 16.)

Ценные наблюдения над народной песней мы встречаем на страницах "Истории села Горюхина", произведения той же болдинской осени.

"Музыка была всегда любимое искусство образованных горюхинцев; балалайка и волынка, услаждая чувствительные сердца, поныне раздаются в их жилищах"... "Доныне стихотворения Архипа-Лысого сохранились в памяти потомства", и Пушкин приводит текст одного из таких стихотворений, сложенных в виде песни:

 Ко боярскому двору
 Антон-староста идет,
 Бирки в пазухе несет...

и т. д.

Песни эти распевались горюхинцами в дни процветания их села, но когда пришли тугие времена и разорение, "Горюхино приуныло, базар запустел, песни Архипа-Лысого умолкли".

Пушкин первоначально придал этим песням важное для нас примечание: "Сии песни заимствованы большею частью из русских, сочиняемых солдатами, писарями и боярскими слугами, но приноровлены ко нравам горюхинским и к различным обстоятельствам".

Соприкоснувшись в Болдине с крестьянским населением, Пушкин снова записывает в "Истории села Горюхина" причитания баб: "Жены оплакивали мужьев, воя и приговаривая - "Свет-моя удалая головушка! на кого ты меня покинул? Чем-то мне тебя поминати?" Здесь мы видим жизненно правдивый, лишенный романтической распевной мелодики, вариант, так же как в обширной выразительной цитате из рекрутских причитаний, выписанной Пушкиным из сочинения Радищева и использованной в главе "Рекрутство" заметки "Путешествие из Москвы в Петербург" (1834). Запись Радищева является первою записью народных причитаний.

Народно-реалистическая основа причитаний "Истории села Горюхина" облекается Пушкиным мелодическим покровом в причитаниях медведя по убитой медведихе, в стихах "Сказка о медведихе" ("Как весенней теплой порою..."):

 "Ах ты свет моя медведиха, 
 На кого меня покинула, 
 Вдовца печального, 
 Вдовца горемычного? 
 Уж как мне с тобой, моей боярыней, 
 Веселой игры не игрывати, 
 Милых детушек не родити, 
 Медвежатушек не качати, 
 Не качати, не баюкати".

В многократных возвращениях Пушкина к записям народных песен и причитаний, пленивших его поэтичностью языка и музыкального распева, неизменно сказывались демократические симпатии поэта к русскому крестьянству, о тесной близости с которым свидетельствуют многие его произведения. Он видел его тяжелую трудовую жизнь, и горе русской женщины, выливавшееся в песнях, находило живой отклик в сердце поэта, измученном житейскими невзгодами. "Песни баб наводили на меня тоску", - как будто о себе пишет он на страницах "Выстрела". Он думал и о горе народном, и о гневе, закипавшем порой в песне народной, и недаром наброски плана "Истории села Горюхина" заканчиваются словами: "Пожар... Мужики (разорены... Приказчик. Бунт", и далее снова: "Приказчик. Мирская сходка, бунт".

...В декабре 1830 года Пушкин вернулся в Москву. Здесь его "совершенно перевернуло" известие о польском восстании^*. Он даже собирался ехать в Польшу, тем более, что из-за матери Натальи Николаевны свадьба его все откладывалась. В такие минуты он часто напевал:

^* (Письмо к Е. М. Хитрово от 9 дек. 1830.)

 "Не женись ты, добрый молодец, 
 А на деньги те коня купи"*.

^* (По рассказу П. В. Нащокина - П. И. Бартенев "Рассказы о Пушкине", стр. 41.)

Песня эта, повидимому кавказского происхождения, перекликается с песней, которую напевает Казбич в повести "Бэла" Лермонтова: "Много красавиц в аулах у нас". Но Пушкину конь представлялся не символом беспредельного раздолья, как в песне Казбича ("он и от вихря в степи не отстанет..."), а верным спутником боевых схваток, знакомых Пушкину по сражению в Инжа-Су, тем конем, который слышит "топот дальный, трубный звук и пенье стрел"^*. Отметим, что в другом высказывании Пушкина о польском восстании, продолжавшем долго его волновать, мы встречаем описание батального эпизода с героическим звучанием старого "Марша Домбровского": польский военачальник Ян Скржинецкий "прискакал на своей белой лошади, пересел на другую бурую и стал командовать - видели, как он, раненный в плечо, уронил палаш и сам свалился с лошади... как посадили опять его на лошадь. Тогда он запел Еще польска не сгинела, и свита его начала вторить, но в ту самую минуту другая пуля убила в толпе польского майора и песни прервались"^**.

^* (Стихотворение "Конь" из цикла "Песни западных славян" (1834).)

^** (Письмо к П. А. Вяземскому от 1 июня 1831 г.)

...У цыган в Глазовском трактире Пушкин в эти месяцы, предшествовавшие его женитьбе, бывал уже реже, но у Нащокина его часто видела цыганка Таня, которая сама заходила к приятельнице своей Ольге Андреевне, переехавшей к влюбленному в нее Нащокину.

Встречу Нового года поэт провел "с цыганами и с Танюшей, настоящей Татьяной-пьяной", - как писал Пушкин Вяземскому 2 января 1831 года.

Прозвище "Татьяна-пьяная" Пушкиным взято, повидимому, из старинной московской "разгульной" песни:

 Покровские девки
 Гульливые были...
 ...Татьяну поили
 И спать положили,
 Рогожей покрыли,

с припевом: "Ягода моя виноградная".

"Она пела песню, - пишет дальше Пушкин, - в таборе сложенную на голос приехали сани:

 Давыдов с ноздрями, 
 Вяземский с очками, 
 Гагарин с усами, 
 Девок напугали 
 И всех разогнали и проч.:

...Знаешь ли ты эту песню?"

Первоисточник "величальной" песни "Приехали сани", приводимой Пушкиным в письме, начинается словами:

 У нас во городе 
 Во зеленом саду 
 Росла трава мята 
 Уся приламата*.

^* ("Курский сборник", изд. 1902 г., вып. III, ч. II, №63 стр. 41.)

Текст величальных слов придуман самой Таней. Продолжение его сохранилось^*.

^* (И. К. Кондратьев. "Пушкин у Яра". М., 1887.)

Встреча Нового (года, если верить утверждению И. К. Кондратьева, происходила у Яра. Этот ресторан, часто поминаемый в стихах и письмах Пушкина, начиная с 1827 года, находился в то время на углу Петровки и Кузнецкого переулка. Цыгане умели оживить праздник темпераментом своих плясовых песен. Плясали они "с ухарским гиканьем, шумом и резкими контрастными движениями"^*.

^* (Н. Трубицын. "О народной поэзии в общ. и литер, обиходе первой трети XIX века". СПБ, 1912, стр. 58.)

Характер их пения отражен Языковым, безнадежно влюбленным в Таню, посвятившим ей три стихотворения: "Перстень", "Элегия" и "Весенняя ночь":

 Во мне душа трепещет и пылает,
 Когда, к тебе склоняясь головой,
 Я слушаю, как дивный голос твой,
 Томительный, журчит и замирает,
 Как он кипит, веселый и живой!
 Или когда твои родные звуки
 Тебя зовут - и, буйная, летишь,
 Крутишь главой, сверкаешь и дрожишь,
 И прыгаешь, и вскидываешь руки,
 И топаешь, и свищешь, и визжишь!...

В других стихах он называет ее: "разгульная и чудо красоты", "ангел черноокий", "мой лучший сон, мой ангел сладкопевный, поэзия московского житья" и вспоминает ее "огненные очи".

"Что увлекает в этом пении и пляске, - это резкие и неожиданные переходы от самого нежного пианиссимо к самому разгульному гвалту. Выйдет, например, знаменитый Илья Соколов на середину с гитарой в руках, мазнет раз-два по струнам, да запоет какая-нибудь Стеша или Саша в сущности преглупейший романс, но с такой негою, таким чистым, грудным голосом,- так все жилки переберет в вас. Тихо, едва слышным томным голосом, замирает она на последней ноте своего романса... и вдруг на ту же ноту, разом обрывается весь табор с гиком, гамом... взвизгивает косая Любашка, орет во все горло Терешка, гогочет безголосая старуха Фроська... Но поведет глазами по хору Илья, щипнет аккорд по струнам, - и в одно мгновенье настаёт мертвая тишина, и снова начинаются замирания Стеши"^*.

^* (Д. Ровинский. "Русские народные картинки", СПБ. 1881, кн. V.)

Помимо Тани другие цыгане в те дни обладали превосходными голосами: во-первых, хозяин хора Илья Осипович Соколов (скончавшийся 30 марта 1848 г.^*), тенор дядя Александр и Матрена, до 70-ти лет сохранившая "всю живость и весь темперамент". По свидетельству Ап. Григорьева, Матрена тоже восхищала Пушкина^**. Он посылал ей привет в письме к Нащокину от 26 июня 1831 года.

^* (Журнал "Иллюстрация", СПБ, 1848, вып. 12, стр. 318. Портрет Соколова см. стр. 316. Статья А. Элькана там же, стр. 169. )

^** (А. Григорьев. "Русские народные песни". "Москвитянин", 1854, т. IV, отд. IV, стр. 93-112.)

Илья Соколов и Матрена. Из собрания Гос. Исторического музея. Публикуется впервые

Свидетелем того, что пение цыган стояло на большой художественной высоте, является требовательный, строгий ценитель П. Киреевский: "Признаюсь, что мало слыхал подобного. Едва ли... есть русский, который бы мог их равнодушно слышать. Есть что-то такое в их пении, что иностранцу должно быть непонятно и потому не понравится, но может быть, тем оно лучше"^*.

^* (Письмо П. Киреевского Языкову от 10 янв. 1833 г. "Письма", цит. изд., стр. 33.)

О цыганском пении несколько более позднего периода, когда характер их исполнения уже переменился, высказывался А. Герцен в своем дневнике в записи от 1 мая 1843 года: "Вчера дикий концерт цыган. Для Листа это было ново и увлекательно. Музыка цыган, их пение, не есть просто пение, а драма, в которой солист увлекает хор - безгранично и буйно. Понять легко, почему на вакханалиях цыгане делают такой эффект..."^*.

^* (А. И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем. СПБ, 1919, т. II, стр. 109.)

Сохранилось четверостишие Пушкина, посвященное Илье Соколову и включенное в переделанном виде Денисом Давыдовым в свои стихи: "Храброму повесе" ("Люблю тебя как сабли лоск")^*. Н. О. Лернер в статье "Стихотворная складчина Пушкина и Дениса Давыдова"^** на основании рукописи1 восстанавливает редакцию Пушкина:

^* (Денис Давыдов. Стихотворения. М. 1860, ч. 3, стр. 24. В стихах "Денису Давыдову" (1821) Пушкин писал:

Любовь и мирную бутыль...)

^** ("Пушкин и его современники", XXXVI, стр. 21-25.)

 Так старый хрыч, цыган Илья,
 Глядит на удаль плясовую
 Да чешет голову седую,
 Под лад плечами шевеля.

Хор Ильи Соколова исполнял преимущественно старые русские песни с несомненным налетом стилизации, обусловленной публичными выступлениями, которые привлекали Пушкина, частенько бывавшего у Яра с друзьями в дни не только веселья, но и печали.

...14 января 1831 года скончался Дельвиг. Пушкин узнал о его смерти только 16-го и был потрясен его кончиной. 27 января Пушкин, Вяземский, Баратынский и Языков справляли у Яра тризну по Дельвигу, вином заливали горе^*: "Вот первая смерть мною оплаканная",- писал Пушкин Плетневу 21 января.

^* (Письмо Языкова брату 28 янв. 1831 г. "Историч. вестник", 1883, дек., т. XIV, стр. 530-531.)

Дня за два до свадьбы Пушкина цыганка Таня снова посетила Нащокина. Сохранился ее рассказ о встрече с поэтом:

"В сени вошел Пушкин. Увидел... и кричит: "Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!" - поцеловал меня в щеку и уселся на софу. Сел и задумался, да так, будто тяжко, голову на руку опер, глядит на меня: "Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастие; слышала может быть, я женюсь?" - "Как не слыхать, говорю, дай вам бог, Александр Сергеевич!" - "Ну, спой мне, спой!" - "Давай, говорю, Оля, гитару, споем барину". Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть... Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору; потому у меня был свой предмет, и жена увезла его от меня в деревню, и очень тосковала я от того. И думаючи об этом, запела я Пушкину песню, - она, хоть и подблюдною считается, а только не годится было мне ее теперича петь, потому она, будто, сказывают, не к добру:

 Кони разыгралися. А чьи-то кони, чьи-то кони?
 Кони Александра Сергеевича.

Пою эту песню, а самой-то грустнехонько, чувствую, глаз от струн не поднимаю... Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребеночек плачет... Кинулся к нему Павел Войнович: "что с тобой, что с тобой, Пушкин?" - "Ах, говорит, эта ее песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает".

В запись Б. М. Маркевича рассказа Татьяны Демьяновны вкралась несомненная ошибка. Песнь "Матушка, что так в поле пыльно" не подблюдная, а свадебная. Нотный пример приводится из сборника русских песен Львова-Прача. Неопубликованная запись Е. В. Гиппиуса, произведенная им в Ленинграде с голоса престарелой цыганской певицы Шишкиной в начале тридцатых годов нашего столетия, несомненно, более позднего происхождения, из цикла "цыганских романсов",- в пушкинские годы, как уже упоминалось, цыгане исполняли по преимуществу русские песни. Запись Е. В. Гиппиуса исполняет Народная артистка СССР Н. А. Обухова.

...17 января Пушкин справлял "мальчишник", на котором присутствовали Нащокин, Языков, Баратынский и композитор Верстовокий^*.

^* ("Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым", стр. 53; см. примеч. 127 (стр. 129-131) - поправку М А. Цявловского: присутствовал Верстовскии вместо упомянутого ошибочно Варламова, с которым Пушкин знаком не был.)

...18 февраля 1831 года Пушкин обвенчался с Натальей Николаевной.