Книги и рукописи Пушкина

Открывая большим ключом массивную стальную дверь комнаты-сейфа, девушка тихо сказала:

- Это святая святых. Здесь сердце Пушкинского дома... Мы вошли. И первый, кого увидели, был Пушкин, в бронзовом изваянии, в окружении своих книг.

Книги эти стояли при жизни поэта в кабинете его последней квартиры, на набережной Мойки, 12. Сегодня они хранятся в Институте русской литературы Академии наук СССР - Пушкинском доме, а в квартире находятся лишь тщательно подобранные дублеты.

Строго и чинно стоят книги Пушкина в высоких, до потолка, шкафах, принадлежавших в прошлом С. А. Венгерову, редактору одного из Собраний сочинений Пушкина. Светлого дерева шкафы, большой письменный стол, старинные кресла у стола - вся эта торжественная обстановка хранилища производит большое впечатление.

Нас охватывает волнение, когда девушка раскрывает дверцы одного из шкафов, и мы оказываемся лицом к лицу с книгами, которые Пушкин держал в своих руках, которыми он пользовался, создавая свои произведения,- на них имеются сделанные его рукою пометки и записи.

Чувствуется, что и хранительница этих сокровищ не перестает и никогда не перестанет волноваться, прикасаясь к той или иной книге пушкинской библиотеки.

Она берет книги, раскрывает их одну за другой, рассказывает, как относился к ним Пушкин, как собирал их, как работал над ними. Ознакомиться с книгами пушкинской библиотеки - значит ознакомиться с мыслями, настроениями и интересами великого поэта...

Книги Пушкин любил с детства. По словам его младшего брата Льва, он, еще будучи мальчиком, проводил бессонные ночи, тайком забираясь в кабинет отца, и без разбора "пожирал" все книги, попадавшиеся ему под руку.

Отец Пушкина рассказывал, что Александр уже в самом младенчестве своем показал большое уважение к писателям. Ему не было еще шести лет, но "он уже понимал, что Николай Михайлович Карамзин - не то, что другие".

"Одним вечером,- рассказывал отец,- Николай Михайлович был у меня, сидел долго, во все время Александр, сидя против него, вслушивался в его разговоры и не спускал с него глаз".

Обладая памятью необыкновенной, Пушкин уже на одиннадцатом году был хорошо знаком с французской литературой. Девяти лет он читал жизнеописания Плутарха, "Илиаду" и "Одиссею" Гомера. Своей начитанностью мальчик впоследствии поражал лицейских товарищей.

Эту большую любовь к книге Пушкин сохранил до конца своих дней. Находясь в изгнании, поэт часто обращался к друзьям с просьбой прислать ему ту или иную книгу. Почти с каждой почтой получал он книжные посылки. Его библиотека в Михайловском была очень обширна и, как писал его биограф П. В. Анненков, "росла по часам".

Уезжая в путешествия, Пушкин всегда брал с собой книги. На юг он взял Шекспира, в Болдино - английских поэтов, в Арзрум - "Божественную Комедию" Данте.

К книгам поэт относился очень бережно. Возвращаясь из длительной поездки в Оренбург, Пушкин писал жене: "Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетерлись в сундуке. От этого я так сердит сегодня, что не советую Машке (старшей дочери.- А. Г.) капризничать и воевать с няней: прибью".

Пушкин всегда жил в окружении книг. Навестивший его 15 сентября 1827 года сосед по имению А. Н. Вульф рассказывал, что он застал Пушкина за рабочим столом, на котором, наряду с "принадлежностями уборного столика поклонника моды", "дружно... лежали Montesquieu с "Bibliotheque de campagne" и "Журналом Петра I"; виден был также Alfieri, ежемесячники Карамзина и изъяснение слов, скрывшееся в полдюжине альманахов".

Посетив в 1833 году тещу в ее имении, Полотняном заводе, Пушкин пишет жене: "Я нашел в доме старую библиотеку, и Наталья Ивановна позволила мне выбрать нужные книги. Я отобрал их десятка три, которые к нам и прибудут с вареньем и наливками".

В мае 1834 года Пушкин сообщает ей, что он вместе со своим приятелем, страстным библиофилом и автором остроумных эпиграмм С. А. Соболевским, приводил в порядок библиотеку. "Книги из Парижа приехали, и моя библиотека растет и теснится",- добавляет он.

Осенью 1835 года, находясь в Михайловском, Пушкин просит жену: "Кстати, пришли мне, если можно, "Essais de M. Montaigne" - 4 синих книги на длинных моих полках. Отыщи..."

И одновременно пишет, что вечером ездит в Тригорское, роется в старых книгах да грызет орехи.

Наталья Николаевна после смерти мужа сразу уехала в деревню. Дети были малы, держать книги было негде, и библиотеку Пушкина отправили на хранение в кладовую Гостиного двора, а затем перевезли в подвал Конногвардейского полка, которым командовал второй муж Н. Н. Пушкиной, П. П. Ланской. Библиотеку перевозили из имения в имение, одно время она находилась в Коломне, и в конце концов попала в сельцо Ивановское Бронницкого уезда, под Москвой,- к внуку Пушкина.

Литератор К. А. Тимофеев, встретив в 1859 году в Михайловском Петра, кучера Пушкина, спросил:

- Случалось ли тебе видеть Александра Сергеевича после его отъезда из Михайловского?

- Видел его еще раз потом, как мы книги к нему возили отсюда,- ответил тот.

- Много книг было?

- Много было. Помнится, мы на двенадцати подводах везли, двадцать четыре ящика было; тут и книги его, и бумаги были.

"Где-то теперь эта библиотека,- записал свои впечатления К. А. Тимофеев,- любопытно было бы взглянуть на нее: ведь выбор книг характеризует человека. Простой каталог их был бы выразителен. Найдется ли досужий человек, который занялся бы этим легким, почти механическим делом? Если бы перелистать, хоть наудачу, несколько книг, бывших в руках у Пушкина, может быть, внимательный взгляд и отыскал бы еще какую-нибудь интересную черту для истории его внутренней жизни.

Может быть, и у Пушкина, как у его героя,-

 Хранили многие страницы
 Отметку резкую ногтей,

и по этим отметкам и "чертам его карандаша" внимательный и опытный глаз мог бы уследить,

 Какою мыслью, замечаньем
 Бывал наш Пушкин поражен,
 В чем молча соглашался он,

где он невольно обнаруживал свою душу

 То кратким словом, то крестом,
 То вопросительным крючком".

К. А. Тимофеев перефразировал здесь пушкинские строки из двадцать третьей строфы седьмой главы "Евгения Онегина"...

Такой человек "с внимательным и опытным глазом" нашелся и занялся изучением библиотеки Пушкина. Но это вовсе не был "досужий" человек, и дело это оказалось не "легким, почти механическим".

Им занялся по поручению Академии наук крупнейший ученый, написавший десятки исследований о жизни и творчестве Пушкина,- Б. Л. Модзалевский.

"Перелистать и пересмотреть все три-четыре тысячи книг пушкинской библиотеки оказалось делом далеко не легким, и относиться к нему механически было нельзя,- вспоминал Модзалевский,- от книжной пыли серьезно разболелись глаза, и требовалось большое напряжение внимания, чтобы не пропустить чего-либо существенного; для исполнения работы потребовалось очень много времени: "досужий" человек выполнил бы эту задачу, конечно, скорее..."

Внук поэта, А. А. Пушкин, встретил Модзалевского в сельце Ивановском очень радушно, и ученому предоставлена была возможность спокойно и серьезно выполнить стоявшую перед ним задачу. Библиотека оказалась, к сожалению, в весьма плачевном состоянии: многие книги были попорчены сыростью и мышами, многие были помяты и растрепаны. Их пришлось реставрировать.

Одну за другой перелистывал Модзалевский страницы, к которым прикасался Пушкин, внимательным,- любовным и опытным глазом изучал он каждую строку, каждую букву, каждый штрих, начертанный рукою поэта, и дал подробнейшее, в несколько сот страниц, описание книг пушкинской библиотеки. Между страницами он нашел несколько автографов Пушкина и закладок.

Не все, что должно было быть в библиотеке Пушкина, судя по его произведениям и переписке, сохранилось в ней. Многое при частых перевозках портилось и расхищалось.

Книги были уложены в тридцать пять ящиков и 1 октября 1900 года привезены в Петербург, а 21 апреля 1906 года, почти через семьдесят лет после смерти поэта, приобретены Пушкинским домом Академии наук.

Отдельные принадлежавшие Пушкину книги были впоследствии обнаружены в государственных библиотеках и в собраниях частных лиц.

Что читал Пушкин, какие книги останавливали на себе его внимание, какие книги стояли на полках его кабинета?

Ответ на этот вопрос дает составленный Б. Л. Модзалевским каталог и подробное описание пушкинской библиотеки.

В двадцати двух разделах каталога значилось 3560 томов - 1522 названия, из которых 529 на русском языке и 993 на четырнадцати иностранных языках.

Из этого общего количества названий 663 охватывают изящную словесность: 241 - собрания сочинений в прозе и стихах; 91 - романы, повести, рассказы; 133 - поэтические произведения; 92 - драматические произведения; 27 - народная словесность, собрания песен, сказок, пословиц, поговорок; 6 - теория словесности; 73 - история литературы.

Большое место занимают: историческая литература - 377 названий; география - 42; путешествия - 58; современные описания государств - 17; языкознание (учебники, хрестоматии, словари) - 51; периодические издания и альманахи - 135; книги по естествознанию и медицине - 15; лечебники, месяцесловы, письмовники, песенники, поваренные книги, руководства к играм, разные описания и т. д.- 107.

Остальные книги содержат сочинения из области философии, богословия, истории церкви, этнографии, статистики, юридических наук.

Пушкин свободно пользовался находившимися в его библиотеке книгами, изданными за границей. Он знал несколько иностранных языков - французский, английский, немецкий, итальянский, испанский, латинский, греческий, языки славянских народов. Одни языки - в совершенстве, другие не переставал изучать на протяжении всей жизни. Имея в виду переводить библейскую "Книгу Иова", он изучал древнееврейский язык.

По словам современников, Пушкин глубоко понимал и чувствовал особенности каждого языка. "Одушевленный разговор его,- писал Н. А. Полевой,- был красноречивой импровизацией. Он страстно любил искусства и имел на них оригинальный взгляд. Тем особенно был занимателен и разговор его, что он обо всем судил умно, блестяще и чрезвычайно оригинально".

Пушкин имел обыкновение читать с пером или карандашом в руке, и многие книги его библиотеки испещрены собственноручными пометками поэта. При этом он часто вносил в особые тетради те или иные заинтересовавшие его выписки из книг.

Внимательно знакомясь с пушкинской библиотекой, мы убеждаемся, что книги на эти полки случайно не попадали. Поэт приобретал лишь то, что его особенно интересовало и что ему необходимо было для его творчества.

Среди книг много старинных. Например, два тома великолепного издания произведений Данте Алигьери на французском языке, вышедшего в 1596 году.

Можно представить себе, с каким волнением Пушкин взял в руки эту прекрасно сохранившуюся, переплетенную в красный сафьян книгу своего любимого поэта, как внимательно он изучал нарисованный на первом томе графский герб бывшего владельца книги: щит, разделенный горизонтально пополам: на верхнем поле - лилия Бурбонов, на нижнем - дельфин. Пушкин, конечно, обратил внимание и на имя переплетчика, поставившего свою марку на переплетенных им томах творений Данте. Сохраним и мы для потомства имя этого талантливого художника шестнадцатого века: Антуан Шомон, проживал на улице де Фуань, святого Иакова, в доме № 18 - отеле Белой Королевы, в Париже.

В 1630 году была издана принадлежавшая Пушкину книга (на латинском языке), написанная неким Маркусом Боксгорном-Зуэриусом - "Respublica Moskoviae et urbes" - о Московском государстве и его городах.

Сочинение Иеремии Тейлора, изданное в 1655 году на английском языке, кто-то подарил поэту с шутливой надписью: "А. С. Пушкину на спасение души".

В Лионе вышла в 1666 году находящаяся в библиотеке Пушкина книга некоего Франсуа Россе на французском языке - "О трагических историях наших дней". На книге значатся имена ее бывших владельцев, и среди них имя какого-то католического епископа, чей герб и инициалы - H. A. Z. R.- изображены на титульном листе под епископской тиарой.

Книгой о Степане Разине, изданной в 1672 году в Париже на французском языке, пользовался Пушкин при создании "Истории Пугачевского бунта". Он цитирует ее и пишет: "Книга сия весьма редка: я видел один экземпляр оной в библиотеке А. С. Норова, ныне принадлежащей князю Н. И. Трубецкому". Сохранилась записка Пушкина к Норову, которую он написал, возвращая книгу. В 1856 году она была переиздана в Париже А. П. Голицыным.

В библиотеке Пушкина имеется несколько изданий сочинений Даниеля Дефо. Одно из них датировано 1722 годом.

В библиотеке есть редкие книги. Имеется, например, один из немногих уцелевших экземпляров первого издания, 1790 года, "Путешествия из Петербурга в Москву" Радищева - в красном сафьяновом переплете с золотым тиснением и обрезом. На книге рукою Пушкина написано: "Экземпляр, бывший в тайной канцелярии. Заплачено двести рублей". В тексте много отметок красным карандашом.

Особенно привлекают к себе внимание книги с дарственными надписями.

Приехав в 1827 году в Москву, Пушкин остановился в доме своего знакомого, некоего Л. Н. Обера. Уезжая, он передал ему ключ от своего сундука с книгами, просил сохранить их до его возвращения и разрешил знакомиться с ними.

Обер воспользовался этим. Все находившиеся в сундуке и просмотренные им книги были на иностранных языках. Среди них оказались два тома сочинений аббата Шаппа Отероша "Путешествие в Сибирь, совершенное по приказу короля в 1761 году, содержащее в себе: описание нравов, быта и состояния Российской державы; географическое и историческое описание пути из Парижа в Тобольск; астрономические наблюдения. С приложением географических карт и планов, профильных разрезов почв и гравюр, изображающих нравы, быт, одежду и природу Сибири", изданные в Амстердаме в 1769 году на французском языке.

Оба тома - в старинных переплетах из цельной кожи. На титуле первого тома надпись: "Н. Гончаров". Имеется запись, что книги эти были кем-то поднесены маршалу наполеоновской армии Мортье в 1812 году в Москве, где и остались после бегства французов. Они попали впоследствии к Пушкину. Атлас, являвшийся приложением к этому сочинению аббата Шаппа Отероша, также принадлежавший маршалу Мортье, случайно оказался у Обера. Он подарил его Пушкину, когда тот вернулся в Москву, а у него взял себе на память книгу Г. П. Успенского "Опыт повествования о русских древностях".

Путешествие в Тобольск было предпринято Шаппом Отерошем, членом Французской Академии наук, для наблюдения за прохождением Венеры мимо солнечного диска.

Пушкин, видимо, особо интересовался этим трудом, так как в восьми местах обоих томов остались лежать бумажные закладки...

Любопытно, что в библиотеке Пушкина совсем не оказалось его собственных сочинений. Видимо, друзья разобрали их себе на память. Сохранился лишь переплетенный цензурный экземпляр третьей и четвертой частей собрания стихотворений Пушкина, изданных в 1832 и 1835 годах. На них имеются разрешительные надписи к печати. Пушкин внес в "Сказку о рыбаке и рыбке" две поправки:

На странице 76-й было напечатано:

Пришел невод с золотою рыбкой.

Пушкин зачеркнул слово "золотою" и на полях заменил его словом "одною":

Пришел невод с одною рыбкой.

На странице 81-й было напечатано:

Жемчуги окружили шею.

Пушкин написал против этого стиха на полях карандашом - "огрузили":

Жемчуги огрузили шею.

Последнее прижизненное издание стихотворений Пушкина вышло за несколько дней до кончины поэта. Сегодня "Сказка о рыбаке и рыбке" печатается с этими внесенными поэтом поправками.

Изучение описи книг пушкинской библиотеки, произведенной в 1837 году опекой над детьми и имуществом поэта, показало, что в библиотеке находилось еще 187 книг, не сохранившихся до наших дней. Всего, следовательно, в библиотеке Пушкина вместе с приобретенными Академией наук книгами в количестве 1522 названий, было 1709 названий.

Небольшой полутемный коридор отделяет хранилище личной библиотеки Пушкина от комнаты-сейфа, где находятся рукописи и рисунки поэта.

Снова открывается стальная дверь, и мы оказываемся в большой высокой комнате, перегороженной металлическими стеллажами. В нынешнем здании Пушкинского дома когда-то была таможня, и в этой комнате хранились золото, платина, драгоценные камни. Сегодня здесь хранится бесценное национальное сокровище русского народа: рукописи Пушкина.

Сложный путь прошли они, прежде чем их собрали в Пушкинском доме. Кабинет Пушкина по приказанию Николая I опечатали через три четверти часа после смерти поэта.

Цензором произведений Пушкина был, как известно, сам Николай I, а шеф жандармов Бенкендорф часто писал на рукописях поэта своим размашистым почерком: "Позволено. Бенкендорф". После смерти Пушкина распорядиться его рукописным наследием предоставлено было начальнику штаба корпуса жандармов Дубельту.

Сразу после похорон, 6 февраля 1837 года, Бенкендорф предложил Жуковскому, по повелению царя, рассмотреть вместе с начальником штаба корпуса жандармов Дубельтом все находящиеся в кабинете поэта бумаги. При этом он дал такие указания: "Бумаги, могущие повредить памяти Пушкина, должны быть доставлены ко мне для моего прочтения. Мера сия принимается отнюдь не в намерении вредить покойному в каком бы то ни было случае, но единственно по весьма справедливой необходимости, чтобы ничего не было скрыто от наблюдения правительства, бдительность коего должна быть обращена на все возможные предметы. По прочтении этих бумаг, ежели таковые найдутся, они будут немедленно преданы огню в вашем присутствии".

Седьмого февраля 1837 года кабинет Пушкина был распечатан, и Жуковский приступил к разборке бумаг поэта.

Работа эта проводилась под наблюдением Дубельта, а явившиеся с ним жандармы ставили на каждой рукописи красным карандашом очередные порядковые номера-Эти жандармские цифры и помогли выдающемуся пушкинисту М. А. Цявловскому довольно точно установить, какие рукописи Пушкина находились в день его смерти в кабинете.

Распыление пушкинских рукописей началось сразу после смерти поэта: чуть ли не каждый, кто соприкасался с ними, брал себе что-нибудь "на память".

Около ста двадцати семи листов автографов Пушкина оставил у себя В. А. Жуковский, некоторое количество унес с собою помогавший ему при описи журналист и издатель А. А. Краевский.

Редактору сочинений Пушкина и его первому биографу П. В. Анненкову вдова поэта Наталья Николаевна передала за 5000 рублей право издания сочинений мужа. Она прислала ему два сундука пушкинских рукописей и документов, но он вернул ей лишь тетради черновых рукописей, а около четырехсот листов автографов и восемь писем Пушкина оставил у себя. Наследники Анненкова распродали и роздали доставшиеся им пушкинские рукописи. Часть их вошла позже в коллекцию редактора первого академического издания произведений Пушкина академика Л. Н. Майкова, а часть рукописей сын Анненкова продал в 1899 году профессору И. А. Шляпкину, причем в расписке значилось, что он продал их "в полную и безусловную собственность и в полное и безусловное владение... за триста рублей серебром".

Много автографов Пушкина вдова Майкова подарила тогдашнему президенту Академии наук великому князю К. К. Романову и его сыну князю Олегу. Среди них были автографы стихотворений: "Муза", "Анчар", "Поэт и толпа", "Монастырь на Казбеке", "Брожу ли я вдоль улиц шумных", "Мадонна", "Для берегов отчизны дальной...", "Клеветникам России", "Он между нами жил...", "Полководец", "К бюсту завоевателя" и другие.

Сам Жуковский подарил разным лицам тринадцать автографов Пушкина. Сын его также раздарил друзьям попавшие к нему после смерти отца пушкинские рукописи. Около восьмидесяти отдельных листов он отдал в 1883 году своему жившему в Париже другу А. Ф. Отто, большому поклоннику творчества Пушкина, вскоре после этого даже принявшему фамилию Онегина. Рукописи эти вошли в так называемую "Пушкиниану А. Ф. Онегина", как значилось на каждой рукописи онегинского собрания.

Им переданы были Отто отдельные черновики "Евгения Онегина", титульный лист "Бориса Годунова", черновики "Египетских ночей" и "Анджело", наброски к "Братьям разбойникам", автографы стихотворений "Пора, мой друг, пора!", "Гусар", "Д. В. Давыдову", "Воевода", отрывки из "Арапа Петра Великого" и кишиневского дневника, а также подаренный Пушкиным А. О. Смирновой-Россет альбом с посвященным ей стихотворением "В тревоге пестрой и бесплодной", экземпляр "Руслана и Людмилы" издания 1820 года с многочисленными правками Пушкина.

В этот "подарок" вошли также три записки В. И. Даля и других врачей о ходе болезни и вскрытии тела Пушкина; журнал, который вел Жуковский при разборе и описи оставшихся после смерти Пушкина бумаг; письмо Жуковского к отцу поэта об обстоятельствах дуэли и смерти Пушкина; нарисованный Жуковским план последней квартиры Пушкина; записка Жуковского Николаю I об издании посмертного Собрания сочинений Пушкина с резолюцией царя: "Согласен, но с условием выпустить все, что неприлично из читанного мною в "Борисе Годунове", и строжайшего разбора еще неизвестных сочинений" и т. д.

В онегинском собрании была и посмертная маска Пушкина - одна из десяти, выполненных скульптором С. И. Гальбергом. Онегин заказал в 1899 году семнадцать копий и разослал в разные университеты.

В течение девяноста лет бесценные сокровища эти находились вдали от России. Они приобретены были Академией наук в 1909 году, но по условиям договора привезены в Ленинград только в 1928 году, после смерти Онегина.

Некоторое количество рукописей Пушкина попало за границу.

В музее Мицкевича в Париже находится записка Пушкина к известной пианистке Шимановской. В Авиньоне хранится рукопись "Гусара". В Праге, в чешском музее,- автограф стихотворения лицейской поры "К Делии", принадлежавший ранее академику Я. К. Гроту. У балетмейстера парижской Grand opera С. М. Лифаря остались перешедшие к нему от известного театрального и художественного деятеля начала нашего века Дягилева одиннадцать писем Пушкина к жене и одно к ее матери.

Автографы Пушкина были обнаружены в Копенгагене, Стокгольме, Кракове, Варшаве, Нью-Йорке, Гарварде, Филадельфии, Марбурге, Берлине.

Так распылялось и с огромным трудом вновь собиралось на протяжении столетия драгоценное рукописное наследие гениального русского поэта.

Еще в 1927 году в статье "Архив А. С. Пушкина" Н. Ф. Бельчиков обратил внимание на необходимость "теперь же поставить вопрос об объединении разрозненных по частям ("собраниям") фондов писателей, о воссоздании их в том виде, как они росли, жили, когда они были связаны с своим создателем и владельцем, т. е. тем или иным писателем минувшего столетия. В первую очередь этот вопрос следует поставить и разрешить положительно в отношении фонда Пушкина".

Рукописи можно было найти у лицейских товарищей и многочисленных друзей поэта: у "милой Бакуниной", которой увлекался пятнадцатилетний Пушкин; в альбомах Ушаковых, А. О. Смирновой-Россет и других, куда поэт вписывал посвященные им стихи; в бумагах "Зеленой лампы" и в архивах братьев Тургеневых и Раевских; у Вяземского в Остафьеве и у Осиповых в Тригорском; в архивах III Отделения и в делах Главного военно-судного управления.

В июле 1897 года в усадьбе принадлежавшего Анненковым имения при селе Чирькове, близ Симбирска, нашли в сарае среди заплесневелых и отчасти полусгнивших книг шестнадцать нумерованных листов автографов Пушкина.

В особняке Горчаковых были обнаружены пушкинские рукописи и записи лицейских лет, а во дворце Юсуповых в Петрограде найдены замурованные в сейфе вместе с бриллиантами двадцать семь писем Пушкина к Е. М. Хитрово.

В 1949 году при разборе рукописей, входивших в состав библиотеки Зимнего дворца, найдены были секретные записки императрицы Екатерины II, списанные Пушкиным в библиотеке М. С. Воронцова. Это два переплетенных тома.

Разбросанными и разрозненными оказались и отдельные главы "Евгения Онегина".

В 1880 году, когда в Москве открывался памятник Пушкину, старший сын поэта Александр Александрович передал в Румянцевский музей (теперь Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина) хранившийся у него рукописный фонд отца. Он оставил у себя лишь дневник Пушкина, перешедший после его смерти к внуку поэта, который в 1919 году также передал его в Румянцевский музей.

Четырнадцатого февраля 1937 года на заседании Пушкинской сессии Академии наук СССР М. А. Цявловский "сообщил о громадной работе по собиранию пушкинских рукописей, проделанной в СССР за последние годы, и поставил вопрос о необходимости централизации, тщательной охраны этого "алмазного фонда" и фотографировании всех рукописей". В 1948 году, по распоряжению Совнаркома СССР и Президиума Академии наук СССР, все находившееся в музеях и хранилищах пушкинское рукописное наследие было сосредоточено в Институте русской литературы (Пушкинском доме) Академии наук СССР в Ленинграде.

Не все автографы пушкинских произведений, однако, еще обнаружены. От времени до времени рукописный фонд Пушкинского дома продолжает пополняться ими.

Неизвестно, в частности, сохранилась ли и где находится так называемая "Тетрадь Милорадовича", в которую Пушкин вписал по памяти свои получившие широкое распространение вольнолюбивые стихотворения.

Сегодня в Пушкинском доме собрано 12 000 написанных рукою Пушкина листов: черновые и беловые рукописи произведений, копии текстов с поправками поэта, многочисленные выписки из прочитанных книг, беглые заметки и записи, сотни писем, официальные и деловые документы, записи в альбомы, планы художественных произведений, материалы лицейского периода. Здесь хранятся также документы о службе Пушкина, о цензуре его произведений, о политическом надзоре, о материальном положении, наконец, о дуэли и гибели.

Здесь же находится до 2000 рисунков Пушкина, разбросанных поэтом на 900 страницах его рукописей.

Встреча лицом к лицу с подлинными рукописями Пушкина производит очень большое впечатление.

"Руслан и Людмила", "Деревня", "Цыганы", "Евгений Онегин", "Полтава", "Медный всадник", "Моцарт и Сальери", "Осень", "Капитанская дочка"... Сколько раз мы снова и снова перечитывали их в отдельных изданиях и Собраниях сочинений Пушкина.

Многие из них знакомы нам еще со школьных лет, но одно дело прочитать их в книге, другое - увидеть вылившиеся из-под пера Пушкина строки, проследить по черновикам весь творческий процесс. Мы как будто заново открываем для себя эти произведения...

Один большой и очень уважаемый советский писатель писал автору настоящей книги: "Я недавно был в Ленинграде, посетил Пушкинский дом. Его сотрудники показали мне библиотеку и рукописи поэта... Многие из его пометок на книгах я увидел своими глазами... Когда предо мною раскрылась первая страница рукописи "Евгения Онегина", я насилу сдержал слезы. И вообще все это мое свидание с пушкинским "святая святых" горячо меня растрогало..."

Полки стеллажей, на которых лежат рукописи Пушкина,- невысокие. И на каждой из них - лишь одна папка с несколькими автографами: это предохраняет их от порчи. Особые приборы поддерживают и контролируют температуру и влажность воздуха. Электрические рубильники во избежание пожара на ночь выключаются.

Мы знакомимся с драгоценными папками и альбомами. Вот альбом-тетрадь необычно большого формата в переплете с замыкающимся клапаном. Раскрываем его, видим разбросанные на листе в разных направлениях пушкинские строки и невольно вспоминаем альбом Онегина:

 В сафьяне, по краям окован,
 Замкнут серебряным замком,
 Он был исписан, изрисован
 Рукой Онегина кругом,
 Среди бессвязного маранья
 Мелькали мысли, примечанья,
 Портреты, буквы, имена,
 И думы тайной письмена...

Перед нами черновик одного из самых ранних пушкинских стихотворений - "Воспоминания в Царском Селе", прочитанного 16-летним Пушкиным 8 января 1815 года на лицейском экзамене. Судя по почерку, текст стихотворения переписан был лицейским товарищем поэта Ф. Ф. Матюшкиным, и Пушкин, прежде чем переписать стихотворение набело, внес в него свыше двадцати пяти поправок.

Сначала поэт дал стихотворению название - "Воспоминание в Царском Селе", но потом исправил: "Воспоминания в Царском Селе".

В седьмой строке девятой строфы было раньше:

 Восстал Наполеон - и вскоре лютой брани
 Зарделась грозная заря.

Пушкин изменил ее:

 Восстал вселенной бич - и вскоре лютой брани
 Зарделась грозная заря.

И когда в архиве Г. Р. Державина было найдено это окончательно выправленное и набело переписанное Пушкиным стихотворение, в нем оказалась еще одна поправка - первая строка начиналась в первом варианте:

 Навис покров угрюмой ночи
 На своде дремлющих небес...

В слове "ночи" была зачеркнута буква "ч" и сверху написана "щ":

 Навис покров угрюмой нощи
 На своде дремлющих небес...

На лицейском экзамене, как известно, присутствовал Г. Р. Державин. Эта маленькая поправка приближала поэзию юного Пушкина к архаическому стилю, творчества старого поэта...

Автограф "Медного всадника"... Мы читаем так хорошо знакомые нам рукою Пушкина написанные строки:

 Люблю тебя, Петра творенье,
 Люблю твой строгий, стройный вид,
 Невы державное теченье,
 Береговой ее гранит,
 Твоих оград узор чугунный,
 Твоих задумчивых ночей
 Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
 Когда я в комнате моей
 Пишу, читаю без лампады,
 И ясны спящие громады
 Пустынных улиц, и светла
 Адмиралтейская игла,
 И, не пуская тьму ночную
 На золотые небеса,
 Одна заря сменить другую
 Спешит, дав ночи полчаса.

И с удивлением видим, что четыре строки над ними перечеркнуты:

 И перед младшею столицей
 Померкла старая Москва,
 Как перед новою царицей
 Порфироносная вдова.

Это Николай I, коронованный цензор, марал своей державною рукою "Медного всадника"...

Еще два автографа. Содержание их поражает: это набор каких-то бессвязных, лишенных всякого смысла строк. Мы с изумлением рассматриваем согнутый пополам лист: написанную в знаменитую болдинскую осень 1830 года и тогда же зашифрованную главу "Евгения Онегина".

Лишь через восемьдесят лет, в 1910 году, редактору сочинений Пушкина П. О. Морозову удалось расшифровать ее текст...

Это были лишь начальные стихи первых четырнадцати строф и три отдельные строфы. Остальные зашифрованные Пушкиным строки, видимо, безнадежно утеряны...

Большой альбом в кожаном переплете с металлической застежкой. В металлической рамке на верхней крышке под стеклом - вид Италии.

Альбом Пушкин купил 18 марта 1832 года на Невском проспекте и принес А. О. Смирновой-Россет в день ее рождения. "Вы так хорошо рассказываете,- сказал он ей,- что должны писать свои записки", и на первом листе появилось стихотворение Пушкина - своего рода эпиграф ко всему альбому:

 В тревоге пестрой и бесплодной 
 Большого света и двора 
 Я сохранила взгляд холодный, 
 Простое сердце, ум свободный 
 И правды пламень благородный 
 И как дитя была добра; 
 Смеялась над толпою вздорной, 
 Судила здраво и светло, 
 И шутки злости самой черной 
 Писала прямо набело.

На листе с этим пушкинским стихотворением А. О. Смирнова-Россет написала по-французски: "Этот альбом дан был мне Пушкиным в 1832 году со стихами, которые он написал у меня".

После пушкинских стихов идет стихотворная запись друга Пушкина П. А. Плетнева - "Другая предо мной дорога...", и затем ряд стихотворений и записей, посвященных А. О. Смирновой-Россет, одной из замечательных современниц Пушкина, которая была в дружеских отношениях с В. А. Жуковским, Н. В. Гоголем и другими выдающимися писателями и поэтами пушкинской поры.

Перед нами еще два автографа: одно из самых ранних стихотворений Пушкина и последнее письмо поэта.

"Казак" - лицейское стихотворение, написанное в 1815 году:

 Раз, полунощной порою, 
 Сквозь туман и мрак,
 Ехал тихо над рекою 
 Удалой казак.

Пушкин написал под стихотворением: "Любезному Ивану Ивановичу Пущину. От автора". И подписался: "А... Аннибал-Пушкин".

Стихотворение это в течение многих лет лежало в портфеле Пущина. Незадолго до восстания 14 декабря 1825 года, ожидая возможного ареста, Пущин, находясь в Москве, передал этот портфель П. А. Вяземскому на сохранение. В нем находились бумаги, которыми Пущин особенно дорожил: текст Конституции Никиты Муравьева, документы и стихи Пушкина и Рылеева.

Тридцать лет, в течение которых Пущин находился на каторге и в ссылке, друзья хранили этот драгоценный портфель, и Вяземский вернул его Пущину лишь в 1856 году, когда тот вернулся наконец из Сибири.

В портфеле оказалось и другое стихотворение - "К Пущину", написанное и подаренное ему Пушкиным 4 мая 1815 года, в день именин.

Оба были юны, и Пушкин писал тогда своему другу:

 Дай бог, чтоб я, с друзьями
 Встречая сотый май,
 Покрытый сединами,
 Сказал тебе стихами:
 Вот кубок; наливай!
 Веселье! будь до гроба
 Сопутник верный наш,
 И пусть умрем мы оба
 При стуке полных чаш!

"Покрытый сединами" вернулся Пущин из Сибири, но Пушкина уже не застал: о гибели своего друга он узнал, находясь в каторжной тюрьме Петровского завода, от вернувшегося из Петербурга тюремного плац-адъютанта.

Еще одно послание посвятил своему другу Пушкин - "Мой первый друг, мой друг бесценный!". В декабре 1826 года, когда жены декабристов уезжали к мужьям в Сибирь, Пушкин отправил его Пущину с А. Г. Муравьевой, Это был список, а самый автограф поэт оставил у себя. Его нашли при описи оставшихся после смерти поэта бумаг, и на нем появилась поставленная жандармом большая красная цифра порядкового номера - 73...

Сегодня в Пушкинском доме встретились автограф Пушкина и отправленный им Пущину в 1826 году список этого стихотворения.

И последний автограф поэта - написанное им утром 27 января 1837 года, в день дуэли, письмо к молодой писательнице А. О. Ишимовой...

Мы с большим интересом следим за тем, как, заменяя одно слово другим, одну строку другой, Пушкин кропотливо работал над своими произведениями. Количество правок иногда так велико, что невероятно трудно проследить за ходом мыслей поэта. И когда, закончив стихотворение, Пушкин уже переписывает его набело - не просто переписывает, а снова творит: отдельные слова и рифмы все еще не удовлетворяют его, он зачеркивает их и заменяет другими. Беловой список превращается в черновик, и Пушкин вторично и в третий раз переписывает его набело.

Нас поражает и внешний вид пушкинских рукописей. Стихотворения часто начаты и не закончены. В процессе творчества поэта отвлекали другие мысли, иногда заботы. И мы неожиданно видим, между началом и концом стихотворения, сбоку, или на том же перевернутом листе, письмо к Бенкендорфу, записку к другу, какую-нибудь заметку для памяти или столбцы цифровых подсчетов.

Но вот, в минуту творческой заминки, застопорилась строфа. Будто удивленный этой досадной остановкой, говорит Анненков, Пушкин оставляет ее и под стихами о Марии - на рукописи "Полтавы" - пишет на том же листе:

 Рифма - звучная подруга
 Вдохновенного досуга,
 Вдохновенного труда,
 Ты умолкла, онемела,
 Ах, ужель ты улетела,
 Изменила навсегда!

Тогда,- говорит Пушкин:

 Беру перо, сижу, насильно вырываю
 У музы дремлющей несвязные слова.
 Ко звуку звук нейдет... Теряю все права
 Над рифмой, над моей прислужницею странной:
 Стих вяло тянется, холодный и туманный.
 Усталый, с лирою я прекращаю спор...

В такие минуты творческих пауз на рукописи появляется рисунок. И рисунки эти обычно отражают настроения, владевшие Пушкиным в те мгновения.

Часто они иллюстрируют создаваемое произведение. На плане поэмы "Цыганы" Пушкин рисует, например, два шатра, цыганку, кормящую грудью ребенка, фигурку с бубном. Как архитектор, мысленно видящий уже готовым возводимое им здание, поэт зрительно представляет себе будущую поэму на фоне той самой обстановки, с которой когда-то познакомился в цыганском таборе...

Мы читаем в рукописи впервые строфы начатой 4 января 1826 года в Михайловском пятой главы "Евгения Онегина". Только что в Петербурге подавлено восстание декабристов. Поэт все это время находится, конечно, под впечатлением событий, и на рукописи "Евгения Онегина" появляются двенадцать профилей. Не всех, кого нарисовал Пушкин, можно опознать, но мы безошибочно узнаем среди них П. И. Пестеля, которого поэт считал "умным человеком во всем смысле этого слова", К. Ф. Рылеева, к которому накануне восстания собирался выехать из Михайловского. На рукописи Пушкин изобразил виселицы и пять повешенных декабристов, а сверху написал: "И я бы мог, как..." И здесь же нарисовал собственный автопортрет, портреты Мирабо, Вольтера и других.

Иногда среди текста появляется профиль пленившей поэта женщины, женская ножка, портрет друга, сатирический рисунок, пейзаж...

Из папок извлекается один черновик за другим, и каждый из них еще и еще раз свидетельствует об огромном труде поэта.

Часто Пушкин намечает будущее стихотворение отрывочными прозаическими записями. Например, письмо Татьяны к Онегину: "У меня нет никого... Я не знаю вас уже... Я знаю, что вы презираете... я долго хотела молчать, и думала, и думала, что все увижу. Я ничего не хочу - хочу вас видеть,- у меня нет никого, придите... Вы должны быть и то, и то, если нет, меня бог обманул... Зачем я вас увидела, но теперь уже поздно... Я не перечитываю письма, и письмо не имеет подписи, отгадайте, кто..."

Эти первоначально наспех набросанные заметки воплотились в волнующие строки письма Татьяны:

 Я к вам пишу - чего же боле?
 Что я могу еще сказать?
 Теперь, я знаю, в вашей воле
 Меня презреньем наказать. 

 Сначала я молчать хотела;
 Поверьте: моего стыда
 Вы не узнали б никогда,
 Когда б надежду я имела
 Хоть редко, хоть в неделю раз,
 В деревне нашей видеть вас... 

 Зачем вы посетили нас?
 В глуши забытого селенья
 Я никогда не знала б вас,
 Не знала б горького мученья. 

 Кончаю! страшно перечесть...
 Стыдом и страхом замираю...

Анализируя творчество Пушкина, В. Я. Брюсов писал: "Следя за работой Пушкина, видишь, как он создает стройное целое из первоначального хаоса мыслей и образов, как постепенно он совершенствует стих и взамен слов, уже ярких и метких, умеет находить еще более прекрасные. Для русского поэта не может быть лучшей школы, как вникать в поправки Пушкина, стараясь разгадать, почему он отказался от такого-то сочетания звуков, почему он один эпитет предпочел другому, почему изменил или откинул то или иное выражение".

Брюсов отмечал: "Мы как бы присутствуем в лаборатории гения, который при нас совершает чудо превращения неясного контура в совершенную художественную картину, темного намека - в глубокую, блистающую мысль".

Занятие поэзией становится легкомысленным, "когда талант чуждается труда"... "Постоянный труд, без коего нет истинно великого, является необходимым условием художественного творчества",- писал Пушкин.

Рукописи Пушкина показывают, как нелегко удовлетворялся он всем, что создавало его волшебное перо и какого огромного труда стоило ему совершенство формы написанных им произведений.

В этом отношении характерны все его произведения, и особенно показательны черновики "Вольности" и беловой, тщательно переписанный им экземпляр, который он направил Е. И. Голицыной вместе с посвященным ей стихотворением - "Простой воспитанник природы...".

Выступая как-то по вопросу о партийности литературы и проблеме художественного мастерства, А. В. Луначарский высказал меткое суждение о рукописях Пушкина и Льва Толстого: "Рукописи Пушкина - это пример огромнейшей добросовестности, трудолюбия и самокритики... Толстой переделывал свои произведения по многу раз. Он замучил этим всех своих близких, и это было настоящее искание формы".

"Мало у нас писателей, которые бы учились, большая часть только разучивается",- писал в свое время Пушкин, давая всем урок подлинной взыскательности художника...

Несколько часов среди книг личной библиотеки Пушкина и его рукописей... Мы точно перенеслись в прошлый век, в пушкинскую эпоху, встретились с живым Пушкиным, ощутили биение его сердца.

Этажом выше, в больших залах Литературного музея Пушкинского дома, отражено творчество тех, кто, по выражению Н. В. Гоголя, "зажигал свои свечи от творческого огня Пушкина".

Но мы слишком взволнованы, долго еще находимся под впечатлением встречи с книгами и рукописями Пушкина, покидаем хранилище и выходим на набережную Невы. Вокруг - нетронутый временем и хорошо сохранившийся до наших дней уголок "Петра творенья" - старого Петербурга: ростральные колонны, петровская кунсткамера, старая Академия наук, здание двенадцати коллегий - нынешний университет. Видны мрачные бастионы Петропавловской крепости и ангел с крестом над собором, под сводами которого спит вечным сном великий Петр, чей образ Пушкин ярко запечатлел в своих произведениях...

По другую сторону Невы раскинулась громада Зимнего дворца, блестит адмиралтейская игла. Вдали, на площади Петровой, вздымает копыта "гордый конь" -

 Стоит с простертою рукою
 Кумир на бронзовом коне -

воспетый Пушкиным Медный всадник.

Нева неспокойна. Береговой гранит, сковывающий ее "державное теченье", ведет нас к Зимней канавке: здесь Германн встретился с Лизой. Мы проходим под аркою и направляемся в последнюю квартиру Пушкина, на набережную Мойки, 12.

В осенние дни 1836 года, когда

 Над омраченным Петроградом
 Дышал ноябрь осенним хладом,

Пушкин часто возвращался к себе домой по этим набережным и тихим улицам старого Петербурга...