Вдохновенный слепец

В начале мая 1825 года Пушкин получил небольшую книжку в шестьдесят четыре страницы. На листе, предшествующем титулу, было напечатано большими буквами лишь одно слово: "Чернец". Под ним - карандашом, неровными буквами - три строки, так пишут слепые: "Милому Александру Сергеевичу Пушкину от автора".

И поэма "Чернец", и напечатанное после нее большое стихотворение "К другу В. А. Ж." (Жуковскому.- А. Г.) пронизаны были глубокой скорбью пораженного слепотой поэта и радостным ощущением того, что в поэзии он нашел могучее средство борьбы со своим недугом, "источник силы, ободренья, животворительных утех и сладкого самозабвенья".

Поэт писал Жуковскому:

 Когда же я в себе самом, 
 Как в бездне мрачной, погружаюсь,- 
 Каким волшебным я щитом 
 От черных дум обороняюсь! 
 Я слышу дивный арфы звон, 
 Любимцев муз внимаю пенье, 
 Огнем небесным оживлен; 
 Мне льется в душу вдохновенье. 
 И сердце бьется, дух кипит, 
 И новый мир мне предстоит; 
 Я в нем живу, я в нем мечтаю, 
 Почти блаженство в нем встречаю...

Автором поэмы и этих строк был Иван Иванович Козлов. Ему было сорок два года, когда в журнале "Сын отечества" появилось его первое стихотворение "К Светлане".

Страшный недуг, слепота и паралич ног, приковали его в 1819 году к постели.

Через несколько лет Козлов был признан первоклассным поэтом. Поэты-современники ставили его в один ряд с Пушкиным и Байроном.

"Я восхищаюсь "Чернецом",- писал Вяземский А. Тургеневу,- в нем красоты глубокие, и скажу тебе на ухо - более чувства, более размышления, чем в поэмах Пушкина".

"Это превосходное произведение, на мой взгляд,- писал о "Чернеце" его автору Е. А. Баратынский.- Все положения исполнены силы, стиль живой, блещущий красками... Места, где Вы подражаете Байрону... великолепно звучат по-русски. Но в чем бы сам Байрон захотел Вам подражать - так это конец Вашей поэмы. Он особенно поражает воображение. Он пронизан каким-то особенным национальным романтизмом, и я думаю, что Вы - первый, кто так хорошо это схватил. Идите этой дорогой, мой милый поэт, и Вы сделаете чудеса..."

"Отечественные записки" писали о "Чернеце": "При чтении... кажется по временам, будто бы отзываются звуки лиры Пушкина, но задумчивая мечтательность и глубокое сердечное чувство, которое не столь постоянно у Пушкина, обнаруживают более сродство с поэзиею Жуковского".

Сам Козлов был очень скромен. Уже будучи признанным поэтом, он писал Пушкину: "Когда я собираюсь писать стихи, то читаю моего Байрона, Жуковского и Вас, и с грехом пополам воображение начинает работать, и я принимаюсь петь".

Склонность к поэзии проявилась у Козлова уже в юношеские годы. Позже он сблизился с братом Пушкина, Львом, с поэтами Жуковским, Вяземским, Дельвигом, Плетневым, братьями А. и Н. Тургеневыми. Еще до постигшего его несчастья он блестяще перевел "Абидосскую невесту" Байрона, явившись одним из первых в России переводчиков английского поэта.

В 1824 году Козлов посвящает Пушкину большое стихотворение "Байрон". Он предпосылает ему эпиграф: "But I have lived and have not lived in vain"^* и создает в нем романтический портрет великого английского поэта, покинувшего враждебное ему общество, вставшего на защиту порабощенной Греции и героически погибшего в этой борьбе "за дивную свободу":

^* (Но что ж? я жил, и жил недаром (англ.).)

 О край песнопенья и доблестных дел,
 Мужей несравненных заветный предел -
 Эллада! Он в час твой кровавый
 Сливает свой жребий с твоею судьбой!
 Сияющий гений горит над тобой -
 Звездой возрожденья и славы.

Поэма "Чернец" открывается волнующим посланием поэта к жене и двум детям:

 Как мой Чернец, все страсти молодые 
 В груди моей давно я схоронил; 
 И я, как он, все радости земные 
 Небесною надеждой заменил. 
 Не зреть мне дня с зарями золотыми, 
 Ни роз весны, ни сердцу милых лиц! 
 И в цвете лет уж я между живыми 
 Тень хладная бесчувственных гробниц. 
 Но я стремлю, встревожен тяжкой мглою, 
 Мятежный рой сердечных дум моих 
 На двух детей, взлелеянных тобою, 
 И на тебя, почти милей мне их. 
 Я в вас живу,- и сладко мне мечтанье! 
 Всегда со мной мое очарованье. 
 Так в темпу ночь цветок, краса полей, 
 Свой запах льет, незримый для очей.

Получив "Чернеца", Пушкин сразу написал брату Льву: "Подпись слепого поэта тронула меня несказанно. Повесть его прелесть... Видение, конец прекрасны. Послание, может быть, лучше поэмы - по крайней мере ужасное место, где поэт описывает свое затмение, останется вечным образцом мучительной поэзии. Хочется отвечать ему стихами, если успею, пошлю их с этим письмом".

И Пушкин ответил:

 Певец! когда перед тобой
 Во мгле сокрылся мир земной,-
 Мгновенно твой проснулся гений,
 На все минувшее воззрел,
 И в хоре светлых привидений
 Он песни дивные запел. 

 О милый брат, какие звуки!
 В слезах восторга внемлю им.
 Небесным пением своим
 Он усыпил земные муки;
 Тебе он создал новый мир,
 Ты в нем и видишь, и летаешь,
 И вновь живешь, и обнимаешь
 Разбитый юности кумир. 

 А я, коль стих единый мой
 Тебе мгновенье дал отрады,
 Я не хочу другой награды -
 Недаром темною стезей
 Я проходил пустыню мира;
 О нет! недаром жизнь и лира
 Мне были вверены судьбой!

Козлов сердечно поблагодарил Пушкина за эти тронувшие его строки большим письмом. Письмо писала, вероятно, под его диктовку жена, а в конце письма он сам сделал небольшую приписку, неровными строками, на французском языке: "Целую Вас от всего моего сердца, я весь Ваш навсегда. Иван Козлов".

Позже слепой поэт посвятил Пушкину еще стихотворение "К морю" - вольный перевод нескольких строф четвертой песни поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда".

После декабрьских событий 1825 года Козлов создал поэму "Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая", в основу сюжета которой был положен эпизод из эпохи императора Петра II. Его фаворит князь Иван Долгорукий был арестован, сослан и затем казнен. Жена князя, Наталья Долгорукая, последовала за мужем и вместе с ним переносила тяготы жестокой опалы.

Своей поэме Козлов предпослал эпиграф из Данте:

Nessun maggior dolore

Che ricordarsi del tempo felice

Nella miseria^*.

^* (О, нет мученья боле, как вспоминать дни счастья в тяжкой доле (ит.).)

 Большой Владимирской дорогой,
 В одежде сельской и убогой,
 С грудным младенцем на руках,
 Шла тихо путница младая...

По той же Владимирке, что и Долгорукая, отправлялись на каторгу жены декабристов.

И когда в 1828 году появилась в многочисленных списках поэма Козлова о героическом подвиге юной Натальи Борисовны Долгорукой, она произвела на всех особенно большое впечатление.

И снова вставал в памяти кровавый день 14 декабря 1825 года...

В 1827 году появилось замечательное стихотворение Козлова "Вечерний звон" из Томаса Мура:

 Вечерний звон, вечерний звон!
 Как много дум наводит он
 О юных днях в краю родном,
 Где я любил, где отчий дом,
 И как я, с ним навек простясь,
 Там слушал звон в последний раз! 

 Уже не зреть мне светлых дней
 Весны обманчивой моей!
 И сколько нет теперь в живых
 Тогда веселых, молодых!
 И крепок их могильный сон; 
 Не слышен им вечерний звон. 

 Лежать и мне в земле сырой!
 Напев унывный надо мной
 В долине ветер разнесет;
 Другой певец по ней пройдет,
 И уж не я, а будет он
 В раздумье петь вечерний звон!

Козлов не ошибся, когда думал, что его "напев унывный" в долине ветер разнесет, и другой певец будет петь в раздумье вечерний звон...

Прошло полтора столетия, и уже третье поколение поет и слушает "Вечерний звон" Козлова, положенный на музыку А. Т. Гречаниновым и С. Монюшко. Но не все, быть может, знают или забывают, что написал его погруженный во мрак вдохновенный певец...