"Я помню чудное мгновенье..."

В семидесятых годах прошлого века в Ковно, в доме известного театрального деятеля В. Д. Рокотова, отца писательницы М. Д. Алтаевой-Ямщиковой, в субботний вечер собрались гости: талантливый иллюстратор произведений Гоголя художник А. А. Агин и известный тенор того времени Ф. П. Комиссаржевский, отец знаменитой драматической актрисы Веры Федоровны Комиссаржевской.

Среди гостей находилась старая дама в кружевной наколке, нетерпеливая, с деспотическими замашками, несколько жеманная.

Разговор зашел о литературе. У старой дамы вырвался вздох и реплика:

- Странная, однако, пошла теперь литература! Она должна развлекать, а тут какое-то неприятное ковырянье... Лучше бы почитать Марлинского или Дюма...

Комиссаржевский поет под аккомпанемент хозяйки, Агин делает в альбоме зарисовки.

Старая дама обращается к певцу с просьбою:

- Милый Федор Петрович, спойте романс, посвященный мне.

- Это какой же, уважаемая Анна Петровна? - спрашивает Комиссаржевский, делая вид, что не понимает, о чем идет речь.

- "Я помню чудное мгновенье..." Вы его так чудесно поете...

Комиссаржевский начал петь романс, который некоторые из присутствовавших могли в свое время слышать из уст самого Глинки.

У старушки по морщинистым щекам потекли слезы. Одна из артисток подбежала к ней, обняла и порывисто поцеловала.

Старушка эта была Анна Петровна Керн, вдохновившая Пушкина на одно из прекраснейших его творений. Та, кого Пушкин обессмертил так же, "как Петрарка обессмертил Лауру, а Данте - Беатриче".

Керн было тогда уже около семидесяти лет. Время стерло с ее лица "милые черты".

Воспоминания о далеком прошлом взволновали ее. Она вся преобразилась: щеки вспыхнули необычным для ее лет румянцем, и даже потухшие, безжизненные глаза заблестели. Сквозь катившиеся по щекам слезы она восторженно улыбалась.

Анна Керн дожила до глубокой старости. На сорок два года пережила она Пушкина, до конца дней носила в сумочке поэтический подарок и письма поэта к ней и любила читать их вслух друзьям и знакомым. Они хранятся сегодня в Пушкинском доме.

Двадцатилетний Пушкин впервые встретился с 19-летней Анной Керн, женою 52-летнего генерала Е. Ф. Керн, в Петербурге, в доме президента Академии художеств А. Н. Оленина. Она произвела на юного поэта большое впечатление. Сидя за ужином невдалеке от нее, он старался обратить на себя ее внимание:

- Позволительно ли быть до того прелестною? - спрашивал он своего соседа за столом.

Когда Керн садилась в экипаж, Пушкин вышел на крыльцо и долго провожал ее глазами...

Через шесть лет после этого, в июне 1825 года, Анна Керн неожиданно приехала в Тригорское навестить свою двоюродную сестру А. Н. Вульф, дочь владелицы Тригорского П. А. Осиповой. Пушкин отбывал тогда свою Михайловскую ссылку.

"Мы сидели за обедом и смеялись,- вспоминала позже Анна Керн,- вдруг вошел Пушкин с большой толстой палкой в руках... Он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость была видна в его движениях... Мы не скоро ознакомились и заговорили...

Однажды... он явился в Тригорское со своею большою черною книгою, на полях которой были начертаны ножки и головки, и сказал, что он принес ее для меня. Вскоре мы уселись вокруг него, и он прочитал нам своих "Цыган". Впервые мы слышали эту чудную поэму, и я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу!.. Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения..."

Пушкин закончил чтение "Цыган", и Анна Керн запела для него "Венецианскую ночь" И. И. Козлова, три строфы которой М. И. Глинка переложил на музыку в певучих итальянских ритмах.

"Венецианская ночь" напоена была надеждами, радостью бытия, стремлением к счастью. Поэт посвятил ее П. А. Плетневу. В. Г. Белинский писал об этом стихотворении: "Какая роскошная фантазия! Какие гармонические стихи! Что за чудный колорит - полупрозрачный, фантастический! И как прекрасно сливается эта... часть стихотворения с другою - унылою и грустною, и какое поэтическое целое составляют они обе!"

Анна Керн пела:

 Ночь весенняя дышала
 Светло-южною красой;
 Тихо Брента протекала,
 Серебримая луной;
 Отражен волной огнистой
 Блеск прозрачных облаков,
 И восходит пар душистой
 От зеленых берегов. 

 Свод лазурный, томный ропот
 Чуть дробимыя волны,
 Померанцев, миртов шепот
 И любовный свет луны,
 Упоенья аромата
 И цветов и свежих трав,
 И вдали напев Торквата
 Гармонических октав - 

 Все вливает тайно радость,
 Чувствам снится дивный мир,
 Сердце бьется, мчится младость
 На любви весенний пир;
 По водам скользят гондолы,
 Искры брызжут под веслом,
 Звуки нежной баркаролы
 Веют легким ветерком.

Было трогательно, что эти светлые жизнерадостные стихи создал погруженный в безысходный мрак поэт, "слепой, как певец Улисса, давший образцы прекрасной и тонкой поэзии", и Пушкин тотчас же написал П. А. Плетневу: "Скажи от меня Козлову, что недавно посетила наш край одна прелесть, которая небесно поет его "Венецианскую ночь" на голос гондольерского речитатива - я обещал известить милого вдохновенного слепца. Жаль, что он не увидит ее, но пусть вообразит себе красоту и задушевность, по крайней мере, дай бог ему ее слышать!.."

На письме была сделана приписка, по-итальянски, что письмо написано в присутствии Керн...

Через несколько дней П. А. Осипова предложила совершить после ужина прогулку в Михайловское. Погода была чудесная. Лунная июльская ночь дышала прохладой и ароматом полей. "Мчалась младость на любви весенний пир..." Ни прежде, ни после Анна Керн не видала поэта таким добродушным, веселым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов, хвалил луну, не называл ее глупою, и говорил: "Люблю луну, когда она освещает красивое лицо".

П. А. Осипова, приехав в Михайловское, предложила показать гостье сад.

"Он быстро подал мне руку,- рассказывала позже Анна Керн,- и побежал скоро, скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться... Он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, выражался о ней увлекательно, восторженно и в конце разговора сказал: "У вас был такой девический облик; не правда ли, что вас что-то угнетало... как какой-нибудь крест..."

Пушкин, видимо, имел тогда в виду неудачное замужество Керн...

Неожиданная, после шестилетнего перерыва, встреча с Анной Керн произвела на Пушкина огромное впечатление. В душе поэта "настало пробужденье" - пробуждение от всех тяжелых переживаний, перенесенных "в глуши, во мраке заточенья" - в многолетнем изгнании.

Глубокой ночью Пушкин сидел за своим столом. Рядом с листком бумаги лежал камешек, о который Анна Керн споткнулась во время прогулки - Пушкин поднял его,- и сорванный ею с куртины цветок гелиотропа, который он выпросил у нее. Горела свеча. В раскрытое окно влетали ночные бабочки и, опаленные пламенем, замертво падали на листок. А рядом с ними ложились пушкинские строки:

 Я помню чудное мгновенье:
 Передо мной явилась ты,
 Как мимолетное виденье,
 Как гений чистой красоты. 

 В томленьях грусти безнадежной,
 В тревогах шумной суеты
 Звучал мне долго голос нежный
 И снились милые черты. 

 Шли годы. Бурь порыв мятежный
 Рассеял прежние мечты,
 И я забыл твой голос нежный,
 Твои небесные черты. 

 В глуши, во мраке заточенья
 Тянулись тихо дни мои
 Без божества, без вдохновенья,
 Без слез, без жизни, без любви. 

 Душе настало пробужденье.
 И вот опят явилась ты,
 Как мимолетное виденье,
 Как гений чистой красоты. 

 И сердце бьется в упоенье,
 И для него воскресли вновь
 И божество, и вдохновенье,
 И жизнь, и слезы, и любовь.

'Я помню чудное мгновенье...'. Автограф

Утром Анна Керн уезжала. Пушкин подарил ей экземпляр 2-й главы "Евгения Онегина". Между неразрезанными страницами лежал листок с написанным ночью стихотворением...

Анна Керн собиралась уже спрятать драгоценный поэтический подарок. Пушкин долго смотрел на нее, потом неожиданно выхватил стихи и не хотел возвращать. "Насилу выпросила я их опять,- вспоминала Анна Керн.- Что у него промелькнуло тогда в голове,- не знаю..."

Анна Керн пробыла в Тригорском около месяца и 19 июля уехала вместе с А. Н. Вульф в Ригу. Уже через два дня Пушкин писал А. Н. Вульф: "Все Тригорское поет: "Не мила ей прелесть... ночи", и у меня от этого сердце ноет... Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она была здесь; камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе подле ветки увядшего гелиотропа..."

И дальше: "Скажите ей, что если в сердце ее нет скрытой нежности ко мне, таинственного и меланхолического влечения, то я презираю ее,- слышите? - да, презираю, несмотря на все удивление, которое должно вызвать в ней столь неприятное для нее чувство... Проклятый приезд, проклятый отъезд!.."

Бродя по аллеям Михайловского парка - одна из них и сегодня носит имя Анны Керн - Пушкин мучительно переживал охватившие его настроения. Он написал Анне Керн семь писем, семь восторженных посланий на французском языке, пестрых по настроению, полных противоречивых чувств, искрящихся страстью и ревностью и одновременно насыщенных преклонением перед поразившей его красотой... Он называл ее "чудотворной", "чудотворицей"...

"Сейчас ночь,- писал ей Пушкин,- и ваш образ встает предо мной, такой печальный, сладострастный; мне чудится, что я вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста... Мне чудится, что я у ног ваших, сжимаю их, ощущаю ваши колени,- и я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности... Прощайте и верьте моему бреду: он смешон, но искренен".

На одном из писем А. Н. Вульф к Анне Керн Пушкин приписал сбоку из Байрона: "Видение пронеслось мимо нас, мы видели его и никогда опять не увидим..."

"Шли годы. Бурь порыв мятежный рассеял прежние мечты..." Вернувшись из ссылки, Пушкин встречался с Анной Керн в доме родителей и у А. А. Дельвига.

Он даже сблизился с ней, но это был уже слабый отзвук былого увлечения. Пути их разошлись...

В 1841 году муж Керн скончался. Через полтора года, когда ей было уже сорок два года, она вышла замуж за своего троюродного брата А. П. Маркова-Виноградского, который только что окончил тогда кадетский корпус и был на двадцать лет моложе ее.

Несмотря на такую большую разницу в годах, это был счастливый брак. Выйдя замуж, Анна Петровна лишилась пенсии, а муж занимал должности небольшие.

Анна Петровна старела и жила уже воспоминаниями прошлого. Вспоминала, как девочкой играла с детьми Екатерины Федоровны Муравьевой, Никитою и Александром, будущими декабристами. Вспоминались семья Раевских, И. А. Крылов, Н. М. Карамзин, А. Н. Плещеев, Н. И. Гнедич. Позднее у нее бывали И. С. Тургенев, Ф. И. Тютчев, П. В. Анненков... Но первое место в этих воспоминаниях всегда занимал Пушкин.

В конце прошлого века бытовала легенда, будто во время похорон Анны Керн гроб ее повстречался с памятником Пушкину, который тогда ввозили в Москву... Об этом было даже напечатано в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Внук Анны Керн, известный ученый, почетный академик Ю. М. Шокальский, опровергал эту легенду в беседе с автором этих строк.

Позже легенду эту опроверг и артист московского Малого театра О. А. Правдин. "В 1878 году,- рассказывал он,- Анна Петровна жила на Тверской-Ямской, по той стороне, где церковь св. Василия Кесарийского, у самой Тверской заставы, на углу Кузнечного переулка... Я совершенно отчетливо вспоминаю теперь то впечатление, которое охватило меня, когда я увидел ее в первый раз. Конечно, я не ожидал встретить тот образ красавицы Керн, к которой наш великий поэт обращал слова - "Я помню чудное мгновенье", но, признаюсь, надеялся увидеть хотя тень прошлой красоты, хотя намек на то, что было когда-то... И что же? Передо мной в полутемной комнате, в старом вольтеровском кресле, повернутом спинкой к окну, сидела маленькая-маленькая, сморщенная, как печеное яблоко, древняя старушка в черной кацавейке, белом гофренном чепце, с маленьким личиком, и разве только пара больших, несколько моложавых для ее семидесяти лет глаз, немного напоминали о былом, давно прошедшем..."

По поводу легенды о встрече гроба Анны Керн с памятником Пушкину М. О. Правдин писал: "Дело было так... Года за два до смерти Анна Петровна сильно захворала, так что за ней усилили уход и оберегали от всего, что могло ее встревожить. Это было, кажется, в мае. Был очень жаркий день, все окна были настежь. Я шел к Виноградским. Дойдя до их дома, я был поражен необычайно шумливой толпой, собравшейся на Тверской-Ямской, как раз перед окнами дома, в котором жили Виноградские. Толпа кричала, ругалась, гикала, бесновалась, но ничто не помогало: шестнадцать крепких битюгов, запряженных по четыре в ряд, цугом, везли какую-то колесную платформу, на которой помещена была громадная, необычайной величины гранитная глыба, которая застряла и не двигалась. Эта глыба была - гранитный пьедестал памятника Пушкину. Наконец среди шума и гама удалось-таки сдвинуть колесницу, и она направилась к Страстному.

Я поднялся к Виноградским. Оказалось, что скандал на улице начался в девять - десять утра, все жильцы всполошились, предполагая, что в доме пожар. Больная также встревожилась, стала расспрашивать, и когда, после настойчивых ее требований (ее боялись взволновать), ей сказали, в чем дело, она успокоилась, облегченно вздохнула и сказала с блаженной улыбкой:

- А, наконец-то! Ну, слава богу, давно пора!

До самой смерти Анна Петровна интересовалась ходом постройки и охотно слушала все, что ей об этом рассказывали".

Похоронена А. П. Керн близ Торжка, в с. Прутни, бывшего Новоторжского уезда. На могильном камне высечена первая строфа посвященного ей Пушкиным стихотворения "Я помню чудное мгновенье...".