"Творцы бессмертные, питомцы вдохновенья"

В Лицее Пушкина посещали крупнейшие поэты старшего поколения. Вместе с его дядею Василием Львовичем и молодым П. А. Вяземским однажды приехал Н. М. Карамзин, знаменитый историк, писатель и поэт. Он долго беседовал с мальчиком и, прощаясь, сказал:

- Пари, как орел, но не останавливайся в полете!..

После переезда Карамзина в Царское Село Пушкин-лицеист бывал у него, по словам Вяземского, ежедневно по вечерам. "Карамзин читал ему рукописный труд свой и делился с ним досугом и суждениями",- свидетельствует брат поэта Лев.

В сентябре 1815 года Пушкин встретился в Лицее с В. А. Жуковским. Юный лицеист был взволнован, но не меньше был взволнован и Жуковский. Вернувшись из Царского Села, он писал Вяземскому: "...Я сделал еще приятное знакомство! С нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Я был у него на минуту в Царском Селе. Милое, живое творенье! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности... Нам надобно всем соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет..."

Бывал в Лицее и крупнейший поэт старшего поколения того времени К. Н. Батюшков.

Представим себе юного мальчика с кудрявой головою и арабским профилем перед маститыми поэтами того времени... Юный Пушкин преклонялся перед ними. И естественно, что в его лицейских стихотворениях чувствуется влияние и Державина, и Жуковского, и Батюшкова.

"Воспоминания в Царском Селе" начинаются торжественной строфой:

 Навис покров угрюмой нощи
 На своде дремлющих небес...

"Угрюмой нощи..." - совсем в духе Державина.

Заканчивается первая строфа строками:

 И тихая луна, как лебедь величавый,
 Плывет в сребристых облаках.

Этот образ Пушкин заимствовал из "Моих пенат" Батюшкова:

 Наш лебедь величавый 
 Плывет по небесам...

Маленький лицеист еще не представлял себе тогда, что он - Пушкин, гениальный Пушкин, которого скоро будет знать вся Россия...

"Муза Пушкина,- писал В. Г. Белинский,- была вскормлена и воспитана творениями предшествовавших поэтов. Скажем более: она приняла их в себя, как свое законное достояние, и возвратила их миру в новом, преображенном виде. Можно сказать и доказать, что без Державина, Жуковского и Батюшкова не было бы и Пушкина, что он их ученик; но нельзя сказать и еще менее доказать, чтоб он что-нибудь заимствовал от своих учителей и образцов или чтоб где-нибудь и в чем-нибудь он не был неизмеримо выше их".

В своих ранних лицейских произведениях Пушкин отдает своим учителям дань глубокого уважения. 14-летним мальчиком он обращается к Батюшкову со стихотворением, в котором называет его "Парни российским"

 ...с венком из роз душистых
 Меж кудрей вьющихся, златых...

В стихотворении "К Жуковскому" он благодарно вспоминает всех, кто так ласково встретил его еще юную, неокрепшую музу; как приветливо ободрил его "страж верный прошлых лет, наперсник муз любимый" историк Н. М. Карамзин; как старый поэт И. И. Дмитриев его "слабый дар с улыбкой похвалил"; как "славный старец наш... крылатым Гением и Грацией венчанный", Г. Р. Державин, "в слезах обнял меня дрожащею рукой"...

Восьмого января 1815 года в актовом зале Царскосельского лицея встретились два поэта. Один был очень стар, другой - очень молод. Один уже уходил из жизни, другой стоял на ее пороге.

Звезды, ордена и лента через плечо украшали парадный мундир старого поэта. На ногах были мягкие плисовые сапоги - у него болели ноги. Ему шел уже восьмой десяток. Сидя за покрытым красным сукном столом, не очень прислушиваясь к тому, что происходило в зале, он тихо дремал.

Временами Державин поднимал свой угасавший, мутный взор и рассматривал висевшие на стенах большие портреты в широких старинных резных золотых рамах. То были портреты самодержцев ушедшего века. Он долго смотрел на портрет императрицы Екатерины II.

Перед ним пронеслись видения того века. "Бич вельмож и поборник права", Державин призывал окружавших Екатерину царедворцев

 Змеей пред троном не сгибаться,
 Стоять - и правду говорить.

Но Екатерину, свою "Фелицу", он воспевал:

 Богоподобная царевна
 Киргиз-Кайсацкия орды!
 Которой мудрость несравненна.
 Открыла верные следы
 Царевичу младому Хлору
 Взойти на ту высоку гору,
 Где роза без шипов растет,
 Где добродетель обитает,-
 Она мой дух и ум пленяет,
 Подай найти ее совет.

На середину зала вышел 15-летний мальчик в лицейском сюртуке и начал читать свои "Воспоминания в Царском Селе". В наступившей глубокой тишине Державин вдруг услышал:

 О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
 Пройдет молва из рода в род.

Он пробудился от своего полусна, невольно привстал, приложил ладонь к уху, чтобы лучше внимать, и вдруг услышал, как прозвучало его имя:

 О громкий век военных споров, 
 Свидетель славы россиян!
 Ты видел, как Орлов, Румянцов и Суворов, 
 Потомки грозные славян,
 Перуном Зевсовым победу похищали;
 Их смелым подвигам страшась дивился мир;
 Державин и Петров героям песнь бряцали 
 Струнами громозвучных лир.

'Надпись к портрету Жуковского'. Автограф

Взволнованный, Державин быстро встал из-за стола и со слезами на глазах бросился целовать мальчика. Спасаясь от товарищей, которые хотели его обнять, Пушкин быстро скатился вниз по перилам крутой лицейской лестницы...

В Третьяковской галерее висит большое полотно И. Е. Репина, изображающее Пушкина на лицейском экзамене...

На полках пушкинской библиотеки находились два четырехтомника произведений старого поэта. Один из них, издания 1808 года, в кожаном переплете, был сильно зачитан; им, видимо, Пушкин часто пользовался в отроческие годы.

О своей встрече с Державиным на лицейском экзамене 1815 года Пушкин писал в заметке "Державин", в послании "К Жуковскому" (1816) и в восьмой главе "Евгения Онегина":

 Старик Державин нас заметил
 И, в гроб сходя, благословил...

Державин был поражен: как мог 15-летний мальчик создать такое совершенное по форме и глубокое по содержанию стихотворение? Он выше всех ставил В. А. Жуковского, и ему, тяжело заболев в 1808 году, хотел передать свою лиру:

 Тебе в наследие, Жуковской!
 Я ветху лиру отдаю;
 А я над бездной гроба скользкой
 Уж преклоня чело стою.

Но юный Пушкин заслонил собою Жуковского. Через несколько часов после лицейского акта на парадном обеде в своем доме министр Разумовский говорил отцу поэта, Сергею Львовичу:

- Я бы желал, однако же, образовать сына вашего в прозе...

- Оставьте его поэтом! - с жаром возразил Жуковский...

В 1816 году Державин умер. Через несколько дней после его смерти Дельвиг писал:

 Державин умер! чуть факел погасший дымится, 
 о Пушкин!
 О Пушкин, нет уж великого! Музы над прахом рыдают! 

 Кто ж ныне посмеет владеть его громкою лирой? 
 Кто, Пушкин?!
 Кто пламенный, избранный Зевсом еще в колыбели, счастливец,
 В порыве прекрасной души ее свежим венком увенчает?
 Молися каменам! и я за друга молю вас, камены!
 Любите младого певца, охраняйте невинное сердце,
 Зажгите возвышенный ум, окрыляйте юные персты!

Так юный Пушкин занял на Парнасе место "патриарха певцов" Гаврилы Романовича Державина...

В. А. Жуковский был на шестнадцать лет старше Пушкина. И 20-летний Пушкин был очень польщен, когда "в тот высокоторжественный день, в который он окончил поэму "Руслан и Людмила", 1820, марта 26", получил от Жуковского портрет с надписью "Победителю ученику от побежденного учителя". А в 1824 году Жуковский писал Пушкину: "По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе..." Пушкин преклонялся перед Жуковским. Еще находясь в Лицее, он писал:

 Могу ль забыть я час, когда перед тобой
 Безмолвный я стоял, и молнийной струей
 Душа к возвышенной душе твоей летела
 И, тайно съединясь, в восторгах пламенела...

Пушкин считает себя учеником Жуковского. И когда поэт Вяземский, отмечая растущую самостоятельность творчества своего юного друга, называет его "следствием Жуковского", Пушкин отвечает: "Я не следствие, а точно ученик его, и только тем и беру, что не смею сунуться на дорогу его, а бреду проселочной..."

Пушкин высоко ценил и уважал своего старшего друга. У Жуковского была привычка, работая над стихами, бросать черновики на пол. Пушкин как-то подлез под стол, поднял брошенную им бумажку и, сияя своей белозубой улыбкой, сказал:

- Нам не мешает подбирать то, что бросает Жуковский...

Муза юного ученика вызывает изумление учителей и друзей. Вяземский пишет Батюшкову: "Что скажешь о сыне Сергея Львовича? Чудо, и все тут. Его "Воспоминания" скружили нам голову с Жуковским. Какая сила, точность в выражениях, какая твердая и мастерская кисть в картинах. Дай бог ему здоровья и учения, и в нем будет прок, и горе нам. Задавит, каналья!"

Летом 1817 года, окончив Лицей, Пушкин передает Жуковскому для просмотра свою лицейскую тетрадь и через два месяца получает ее обратно с замечаниями, пометками и предлагаемыми вариантами некоторых стихотворений...

Пушкин направляет Жуковскому стихотворение "Надпись к портрету Жуковского" и взволнованное послание "Когда, к мечтательному миру". "Чудесный талант! Какие стихи! Он мучит меня своим даром, как привидение!" - пишет по этому поводу Жуковский Вяземскому.

В первоначальной пушкинской редакции стихотворения "Когда, к мечтательному миру" была строка:

 Он духом там - в дыму столетий!

Познакомившись со стихотворением, П. А. Вяземский пишет другу: "Стихи чертенка-племянника чудесно-хороши: В дыму столетий! Это выражение - город. Я все отдал бы за него, движимое и недвижимое. Какая бестия! Надобно нам посадить его в желтый дом, не то этот бешеный сорванец нас всех заест, нас и отцов наших. Знаешь ли, что Державин испугался бы дыма столетий? О прочих и говорить нечего!"

Учитель признал себя побежденным... Скоро и сам ученик, повзрослев, начинает критически относиться к учителям, постепенно освобождается от их влияния и становится на путь творческой самостоятельности. Поселившись по окончании Лицея в Петербурге, уже в апреле 1820 года Пушкин спрашивает Вяземского: "Читал ли ты последние произведения Жуковского, в бозе почивающего? слышал ли ты его "голос с того света" - и что ты об нем думаешь? Петербург душен для поэта".

Находясь позже в Кишиневе и получив из Петербурга несколько экземпляров своей вышедшей в свет поэмы "Кавказский пленник" и одновременно "Шильонского узника" Байрона в переводе Жуковского, Пушкин, по-прежнему восхищаясь учителем, пишет Гнедичу: "Перевод Жуковского est un tour de force^*. Злодей! в бореньях с трудностью силач необычайный! Должно быть Байроном, чтоб выразить с столь страшной истиной первые признаки сумасшествия, а Жуковским, чтоб это перевыразить. Мне кажется, что слог Жуковского в последнее время ужасно возмужал, хотя утратил первоначальную прелесть. Уже он не напишет ни "Светланы", ни "Людмилы", ни прелестных элегий 1-ой части "Спящих дев". Дай бог, чтоб он начал создавать".

^* (Представляет собою чудо мастерства (фр.).)

Проходит не более двух лет. Пушкин отбывает южную ссылку. Внимательно следит за выходящими в Петербурге новинками литературы. Спрашивает брата, выйдут ли дельвиговские "Северные цветы". Наблюдая за творчеством Жуковского, чувствует, что время перегнало Жуковского, и его романтические баллады стали уже вчерашним днем русской поэзии. Получив в Одессе от брата Льва три томика стихотворений Жуковского, он отвечает ему 13 июня 1824 года: "Жуковского я получил. Славный был покойник, дай бог ему царство небесное!.."

Был... Этот приговор 25-летний Пушкин вынес своему 40-летнему учителю, который намного пережил его. А через год, в 1825 году, Пушкин пишет брату, уже из Михайловского: "Письмо Жуковского наконец я разобрал. Что за прелесть чертовская его небесная душа! Он святой, хотя родился романтиком, а не греком, и человеком, да каким еще!"

Давая через несколько лет после этого оценку вышедшей в 1830 году поэмы Ф. П. Глинки "Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой", Пушкин говорит о "величавой плавности" Ломоносова, о "яркой и неровной живописи" Державина, о "гармонической точности" - отличительной черте школы, "основанной Жуковским и Батюшковым".

И в октябре того же 1830 года он пишет из Болдина своему другу П. А. Плетневу, что имел в виду посвятить "Бориса Годунова" Карамзину, но за его смертью решил посвятить ее Жуковскому... Дочери Карамзина, однако, просили его посвятить свой любимый труд памяти их отца.

"Итак,- писал Пушкин,- если еще можно, то напечатай на заглавном листе

 Драгоценной для россиян памяти 
 Николая Михайловича 
 Карамзина 
 сей труд, гением его вдохновенный, 
 с благоговением и благодарностью посвящает 
 Александр Пушкин".

Письмо это показывает, как высоко ценил Пушкин Жуковского, своего старого учителя, который "имел решительное влияние на дух нашей словесности", как писал он о том Рылееву 25 января 1825 года из Михайловского...

К. Н. Батюшков также считался поэтом старшего поколения, хотя был всего на двенадцать лет старше Пушкина.

Для Пушкина Батюшков был чудотворцем, который "русские звуки заставлял звучать по-итальянски", и в посвященном ему стихотворении юный поэт писал:

 Но что!.. цевницею моею,
 Безвестный в мире сем поэт,
 Я песни продолжать не смею...

И сам Батюшков, посетив Лицей, был взволнован вдохновенным творчеством лицейского певца... Судорожно сжимая в руках листок со стихотворением "Юрьеву" ("Любимец ветреных Лаис"), он воскликнул:

- О! Как стал писать этот злодей!..

Пушкин считал Батюшкова одним из наиболее значительных русских поэтов, но, отстаивая свою поэтическую самостоятельность, отказывался от навязываемой ему Батюшковым тематики - петь "войны кровавый пир". Ему всего шестнадцать лет, но он отвечает старшему, 28-летнему поэту:

 Бреду своим путем:
 Будь всякий при своем.

И последнюю строку подчеркивает...

Позже, когда Батюшков тяжело и безнадежно заболел душевной болезнью, Пушкин писал о нем 25 января 1825 года из Михайловского: "Что касается до Батюшкова, уважим в нем несчастия и несозревшие надежды"...

Пушкин по-прежнему высоко ценит поэтов старшего поколения, но, по выражению того же Батюшкова, ему "Аполлон дал чуткое ухо", он тонко разбирается во всех тембрах и оттенках их поэтических звучаний и не может пройти мимо режущих его слух звуков.

"Звон" поэтических творений писателей той поры очень образно и ярко охарактеризовал Гоголь: "...у каждого свой стих и свой особенный звон. Этот металлический, бронзовый стих Державина, которого до сих пор не может еще позабыть наше ухо; этот густой, как смола или струя столетнего токая, стих Пушкина; этот сияющий, праздничный стих Языкова, влетающий, как луч в душу, весь сотканный из света; этот облитый ароматами полудня стих Батюшкова, сладостный, как мед из горного ущелья; этот легкий, воздушный стих Жуковского, порхающий, как неясный звук эоловой арфы; этот тяжелый, как бы влачащийся по земле стих Вяземского, проникнутый подчас едкой, щемящей русской грустью,- все они, точно разнозвонные колокола или бесчисленные клавиши одного великолепного органа, разнесли благозвучие по русской земле".

Отзывы выросшего Пушкина о фальшивых нотах своих учителей неожиданны, резки, и может возникнуть вопрос: не неблагодарность ли это со стороны гениального ученика...

Нет. Хорошо известно, что отличительными чертами Пушкина были верность и дружба.

Пушкин не может, конечно, забыть тех, кто были его наставниками и учителями в те дни, когда он еще нетвердыми шагами поднимался на вершину своей поэтической славы.

В библиотеке поэта находился и перешел затем к его старшему сыну Александру Александровичу экземпляр вышедшей в 1817 году второй части "Опытов в стихах и прозе" Батюшкова. В книге свыше 250 страниц, и все они испещрены на полях многочисленными поправками и заметками Пушкина.

Этих поправок около двухсот. Приведем лишь некоторые из них, чтобы видеть, как строго и требовательно относился Пушкин к печатному слову и как беспощаден он был в оценке литературных произведений даже таких больших и авторитетных поэтов, каким бесспорно являлся Батюшков.

Надежда

 Все дар его: и краше всех            
 Даров надежда лучшей жизни!

Неудачный перенос

Выздоровление

 Как ландыш под серпом 
 убийственным жнеца 
 Склоняет голову и вянет...

Не под серпом, а под косою; ландыш растет в лугах и рощах - не на пашнях засеянных.

Последняя весна

 К чему так рано увядать? 
 Закройте памятник унылый, 
 Где прах мой будет истлевать; 
 Закройте путь к нему собою 
 От взоров дружбы навсегда. 

черт знает что такое!

К Г***чу

 Только дружба обещает 
 Мне бессмертия венок; 
 Он приметно увядает, 
 Как от зноя василек.

Что за детские стихи!

К другу

 Минутны странники, мы ходим по гробам; 
   Все дни утратами считаем: 
 На крыльях радости летим к своим друзьям 
   И что ж? их урны обнимаем. 
 Нрав тихий ангела, дар слова, тонкий вкус, 
   Любви и очи и ланиты; 
 Чело открытое одной из важных Муз 
   И прелесть - девственной Хариты. 

прелесть!.. да и все прелесть!

звуки итальянские! Что за чудотворец этот Батюшков

***

 Для них, как для слепцов,                         прекрасно
 Весна без радости и лето без цветов... 
 Увы! но с юностью                                 дрянь
   исчезнут и мечтанья... 

Послание г. В-му

 И новый регламент и новые законы 
 В глазах прелестницы читать!

Mauvais gout^* - это редкость у Батюшкова

^* (Дурной вкус (фр.).)

Ответ Г**чу

 Твой друг тебе навек отныне 
 С рукою сердце отдает...

Батюшков женится на Гнедиче!

В ряде стихотворений Пушкин перечеркнул отдельные строки, некоторые выражения Батюшкова заменил другими.

По поводу послания "Мои пенаты" он замечает: "Главный порок в сем прелестном послании есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни. Музы существа идеальные. Христианское воображение наше к ним привыкло, но норы и келий, где лары расставлены, слишком переносят нас в греческую хижину, где с неудовольствием находим стол с изорванным сукном и перед камином суворовского солдата с двуструнной балалайкой.- Это все друг другу слишком уже противоречит..."

Так оценивает выросший Пушкин произведения большого поэта, учителя своих юных лет...

Пушкин и его поэтические учителя представляли разные эпохи, и их поэтические пути разошлись. Пушкин призван был открыть новую блестящую страницу в русской литературе. Вокруг него выросла большая плеяда поэтов, творчество которых пронизано было идеями освободительной борьбы с самодержавием и крепостничеством. Все они, по выражению Гоголя, "зажигали свои свечи от его творческого огня", и многие из них образовали героическую когорту декабристов.

Державина, Жуковского, Батюшкова Пушкин искренне любил, высоко ценил и был им верен до конца дней. Но, когда критиковал, мог сказать словами древнеримского философа: "Amicus Plato, sed magis arnica Veritas" - "Платон мне друг, но истина мне больший друг"...