"Он между нами жил..."

В бывшем Глинищевском переулке - сегодня улице Немировича-Данченко - под номером шестым, вблизи площади, которая носит имя Пушкина, до наших дней сохранилось старинное двухэтажное здание. Безликое и приземистое, оно ничем не привлекает к себе внимания прохожего. Лишь пройдя двадцать - тридцать шагов вдоль вытянувшегося в длину фасада, человек невольно останавливается: перед ним, в простенке между окнами - большой барельеф: два человека во весь рост и внизу - пушкинские стихи на русском и польском языках:

 Он говорил о временах грядущих,
 Когда народы, распри позабыв,
 В великую семью соединятся.

Дом этот связан с именами двух гениальных людей, двух величайших поэтов своих народов - русского и польского - Александра Пушкина и Адама Мицкевича.

В этом доме в первой половине прошлого века помещалась гостиница "Север", позднее переименованная в "Англию". Приезжая в Москву, здесь не раз останавливался и жил Пушкин, сюда к нему приходил Мицкевич.

Они познакомились в те сентябрьские дни 1826 года, когда Пушкин прибыл в Москву по вызову Николая I.

Встретились два изгнанника. Пушкин только что отбыл свою михайловскую ссылку. Мицкевич, арестованный в 1823 году за участие в нелегальной студенческой организации и просидевший полгода в виленской тюрьме, был выслан из Польши в Россию. Его назначили преподавателем Ришельевского лицея в Одессе. Правительство, однако, нашло невозможным пребывание ссыльных поляков в Одессе, и в ноябре 1825 года Мицкевич оказался в Москве, где получил место в канцелярии генерал-губернатора.

На всех, с кем встречался Мицкевич, он производил прекрасное впечатление. Известный литератор пушкинской поры К. Полевой нарисовал такой портрет польского поэта: "Все... полюбили его не как поэта (ибо очень немногие могли читать его сочинения), но как человека, привлекавшего к себе возвышенным умом, изумительною образованностью и особенною, какою-то простодушною, только ему свойственною любезностью. Ему тогда не могло быть тридцати лет. Наружность его была истинно прекрасна. Черные, выразительные глаза, роскошные черные волосы, лицо с ярким румянцем; довольно длинный нос, признак остроумия; добрая улыбка, часто являвшаяся на его лице, постоянно выражавшая задумчивость,- таков был Мицкевич в обыкновенном, спокойном состоянии духа; но когда он воодушевлялся разговором, глаза его воспламенялись, физиономия принимала новое выражение, и он бывал в эти минуты увлекателен, очаровывая притом своею речью: умною, отчетливою, блистательною, несмотря на то, что в кругу русских он обыкновенно говорил по-французски..."

Приехав в Москву, Мицкевич почти не знал русского языка, но уже через год говорил на нем совершенно свободно, даже почти без акцента. Кроме того, он знал английский, итальянский и испанский языки...

Два поэта встретились, как два брата. Поэзия и большая взаимная симпатия сблизили их. Особенно восхищали Пушкина изумительные импровизации Мицкевича. О них приятель польского поэта Одынец писал своему другу: "Ах, ты помнишь его импровизации в Вильно! Помнишь это изумительное преображенное лицо, этот блеск глаз, этот проникающий голос, от которого тебя даже страх охватывает, словно через него говорит дух. Стих, рифма, форма - ничто тут не имеет значения. Говорящим по наитию духа дан дар обладания всеми языками, или, вернее, тем таинственным языком, который понятен всякому...

Во время одной из таких импровизаций в Москве Пушкин, в честь которого был дан этот вечер, вдруг вскочил с места и, ероша волосы, почти бегая по зале, воскликнул:

- Quel genie! quel feu sacre! que suis-je aupres de lui?^* И, бросившись Адаму на шею, обнял его и стал целовать, как брата..."

^* (Какой гений! какой священный огонь! что я рядом с ним? (фр.))

Широко известна замечательная картина художника Г. Г. Мясоедова "Мицкевич в салоне Зинаиды Волконской"; в этом салоне "царицы муз и красоты", в "римском палаццо у Тверских ворот" Мицкевич вдохновенно импровизирует, Пушкин взволнованно слушает своего польского друга.

Его восхищает возвышенная настроенность Мицкевича, он искренне признает за ним первенство как в отношении поэтического дара, так и в отношении его общего миросозерцания. По поводу одной их встречи шутливо рассказывали в Петербурге.

- Посторонитесь, туз идет! - сказал, улыбаясь и отойдя в сторону, Пушкин.

- Козырная двойка туза бьет! - также улыбаясь, ответил Мицкевич и направился Пушкину навстречу.

Польский поэт, со своей стороны, высоко ценил творчество Пушкина. Они довольно часто встречались у общих друзей и знакомых в Петербурге и Москве.

Семнадцатого мая 1828 года Мицкевич присутствовал на одном из чтений "Бориса Годунова" в доме графа И. С. Лаваля, отца жены декабриста Е. И. Трубецкой.

Встречались они в Петербурге и у знаменитой пианистки и композитора Марии Шимановской, на дочери которой, Целине, был женат Мицкевич.

В музее имени Мицкевича в Париже хранится альбом - на страницах его записи многих выдающихся людей, с которыми Шимановская встречалась во время своих заграничных гастролей: А. Гумбольдта, Шатобриана, Делавиня, Бенжамена Констана, Гете и других.

Альбом хранит автографы Карамзина, Дмитриева, Гнедича, Дениса Давыдова, Вяземского. Пушкин, находившийся в дружеских отношениях с Шимановской, 1 марта 1828 года вписал в ее альбом:

 ...из наслаждений жизни
 Одной любви музыка уступает;
 Но и любовь - мелодия...

Строки эти Пушкин вложил позднее в уста первого гостя в доме Лауры во второй сцене "Каменного гостя"...

Дарственная надпись А. Мицкевича А. С. Пушкину на однотомнике Байрона. 1826 год

Мицкевич родился годом раньше Пушкина. Он был уже известным поэтом, когда встретился с ним.

Еще до приезда Мицкевича в Москву вышли на польском языке два тома его стихотворений, баллад, романсов, поэм. Они имели огромный успех. В Москве были изданы в конце 1826 года и его "Крымские сонеты", переведенные на русский язык П. А. Вяземским.

О них Пушкин пишет в "Отрывках из путешествия Онегина". Евгений посетил Тавриду, где

 ...пел Мицкевич вдохновенный
 И, посреди прибрежных скал,
 Свою Литву воспоминал...

И в стихотворении "Сонет":

 Под сенью гор Тавриды отдаленной
 Певец Литвы в размер его стесненный
 Свои мечты мгновенно заключал...

В феврале 1828 года в Петербурге вышла на польском языке поэма Мицкевича "Конрад Валенрод" - самое значительное из всего созданного им в России. Книга эта сохранилась в библиотеке Пушкина, как и вышедшие в Петербурге в 1829 году на польском языке два тома его стихотворений.

Поэму Мицкевича Пушкин хотел перевести на русский язык, но перевел лишь вступление к ней - "Сто лет минуло, как тевтон...". Позднее, работая над четырнадцатой главой "Дубровского", Пушкин вспомнил эту поэму: Маша Троекурова "не путалась шелками, подобно любовнице Конрада, которая в любовной рассеянности вышила розу зеленым шелком".

Мицкевич перевел на польский язык "Воспоминание" Пушкина, обратил внимание поэта на вышедший в 1827 году сборник Мериме "Гузла" и, встретившись с ним у Дельвига, советовал исключить из "Бориса Годунова" сцену в монастырской ограде, что Пушкин и сделал.

Русский и польский поэты обменялись подарками: Мицкевич подарил Пушкину томик Байрона на английском языке, Пушкин Мицкевичу - свою "Полтаву".

Сам пройдя тягостный путь шестилетнего изгнания и скитаний, Пушкин сочувствовал Мицкевичу и 7 января 1828 года подал управлявшему III Отделением фон Фоку записку с просьбой разрешить польскому поэту выехать на родину. Этим он, видимо, действительно помог Мицкевичу получить разрешение на отъезд из России, но выехать тот получил возможность лишь через год.

Мицкевич не раз навещал Пушкина и однажды в присутствии Вяземского и Плетнева импровизировал на тему о любви, которая должна связать народы между собою. Отзвуком этого вечера, бесспорно, и явились цитировавшиеся строки из стихотворения Пушкина "Он между нами жил...".

Перед Пушкиным, быть может, вставал образ Мицкевича, когда он рисовал в "Египетских ночах" портрет импровизировавшего перед Чарским бедного неаполитанца:

"Глаза итальянца засверкали - он взял несколько аккордов - гордо поднял голову, и пылкие строфы, выражение мгновенного чувства, стройно излетели из уст его -

 Поэт идет: открыты вежды,
 Но он не видит никого;
 А между тем за край одежды
 Прохожий дергает его... 

 Зачем от гор и мимо башен
 Летит орел, тяжел и страшен,
 На чахлый пень? Спроси его.
 Зачем арапа своего
 Младая любит Дездемона,
 Как месяц любит ночи мглу?
 Затем, что ветру и орлу
 И сердцу девы нет закона".

Необходимо сказать, что в тридцатых годах прошлого века в Петербурге и Москве импровизаторы выступали довольно часто. В газетах появлялись статьи об искусстве импровизации, а В. Ф. Одоевский напечатал в 1835 году повесть "Импровизатор"...

Дружеские отношения Пушкина с Мицкевичем продолжались до самого отъезда польского поэта из России. Он уехал из Петербурга 15 мая 1829 года. Покидая навсегда самодержавную Россию, Мицкевич простился с друзьями, а оказавшись в открытом море, выбросил за борт русские деньги с портретами ненавистных ему русских императоров.

Польский поэт прожил в России четыре с половиною года. Эти годы имели большое значение для его жизни и творчества.

"Мы его получили от вас сильным, а возвращаем могучим",- сказал поэт Козлов друзьям Мицкевича при его отъезде.

События польского восстания 1830-1831 годов разделили поэтов, и это нашло отражение в их творчестве. Пушкин и Мицкевич оказались, в сущности, в разных, враждующих между собою лагерях. На резкие по адресу России речи во французской палате депутатов и статьи в газетах Пушкин ответил стихотворением "Клеветникам России":

 О чем шумите вы, народные витии?
 Зачем анафемой грозите вы России?
 Что возмутило вас? волнения Литвы?
 Оставьте: это спор славян между собой,
 Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
 Вопрос, которого не разрешите вы.

В годовщину Бородинского сражения русские войска взяли Варшаву, и Пушкин писал в стихотворении "Бородинская годовщина":

 Но вы, мутители палат,
 Легкоязычные витии,
 Вы, черни бедственный набат,
 Клеветники, враги России!
 Что взяли вы?.. Еще ли росс
 Больной, расслабленный колосс?
 Еще ли северная слава
 Пустая притча, лживый сон?
 Скажите: скоро ль нам Варшава
 Предпишет гордый свой закон?

Двадцать второго июля 1833 года, возвращаясь из-за границы, в Петербург заехал С. А. Соболевский, у которого Пушкин иногда останавливался, приезжая в Москву. Он привез своему другу в подарок только что вышедшее тогда в Париже четырехтомное Собрание сочинений Мицкевича на польском языке, издания 1828-1832 годов. Четвертый том включал цикл стихотворений Мицкевича, объединенных под общим названием - "Петербург". На внутренней стороне обложки этого тома Соболевский сделал чернилами шутливую надпись: "А. С. Пушкину за прилежание, успехи и благонравие. С. Соболевский". Это был, видимо, намек на официозную позицию Пушкина в отношении к польскому делу.

Патриотически настроенный польский поэт, резко отрицательно относившийся к русскому правительству и официальной России, издал в 1832 году в Дрездене отрывки из третьей части "Дзядов", посвятив их польским мученикам, умершим в заточении в Архангельске, Москве и Петербурге. Там же напечатан был Мицкевичем "Памятник Петру Великому".

Осенью 1833 года, уезжая на места Пугачевского восстания, Пушкин взял этот том с собою. Польский язык он тогда уже настолько хорошо знал, что произведения своего друга мог читать в оригинале.

Пронизанные гражданским пафосом стихотворения Мицкевича из цикла "Петербург" не могли не заинтересовать Пушкина. Польский поэт давал в них сатирическое изображение Петербурга, символизировавшего ненавистную ему николаевскую императорскую Россию.

Особое внимание Пушкина обратили на себя три стихотворения этого цикла. Необыкновенно четким, аккуратным почерком он списал их в свою тетрадь, имея в виду перевести.

В первом стихотворении - "Олешкевич" - Мицкевич дал яркое описание знаменитого петербургского наводнения 7 ноября 1824 года. До сих пор на многих зданиях на набережной Невы сохранились на высоте до полутора метров отметки и надписи, указывающие, до какой черты доходили в тот день вышедшие из берегов невские воды. А в творческом сознании самого Пушкина уже зрели картины и образы его "Медного всадника", явившиеся до известной степени и ответом на сатирическое изображение Петербурга Мицкевичем. В частности, полемически звучали замечательные пушкинские строки:

 Люблю тебя, Петра творенье,
 Люблю твой строгий, стройный вид,
 Невы державное теченье,
 Береговой ее гранит,
 Твоих оград узор чугунный,
 Твоих задумчивых ночей
 Прозрачный сумрак, блеск безлунный, 
 Когда я в комнате моей
 Пишу, читаю без лампады,
 И ясны спящие громады
 Пустынных улиц, и светла
 Адмиралтейская игла,
 И, не пуская тьму ночную
 На золотые небеса,
 Одна заря сменить другую
 Спешит, дав ночи полчаса...

Второе стихотворение Мицкевича было адресовано русским друзьям. В третьем - "Памятник Петру Великому" - говорилось о дружбе Пушкина с Мицкевичем и излагались их задушевные беседы. Это стихотворение начиналось строками:

 Двое юношей стояли под дождем,
 Рука с рукой и под одним плащом;
 Один из них - неутомимый странник,
 Сын Запада, неведомый пришлец,
 Другой - народа русского избранник,
 Прославленный на Севере певец,
 Но узы дружбы их соединяют.

Переписав все эти стихотворения, Пушкин впоследствии отказался от их перевода, хотя тогда же перевел две баллады Мицкевича: "Будрыс и его сыновья" и "Воевода".

В стихотворении Мицкевича "Русским друзьям" были, однако, строки, которые Пушкин мог принять на свой счет:

 Быть может, кто-нибудь из вас, чином,
 орденом обесславленный,
 Вольную душу продал за царскую ласку
 И теперь у его порога отбивает поклоны.
 Быть может, продажным языком славит его торжество
 И радуется страданиям своих друзей...

Через год, в 1834 году, Пушкин отозвался на эти строки примирительным незаконченным стихотворением:

 Он между нами жил,
 Средь племени ему чужого; злобы
 В душе своей к нам не питал, и мы
 Его любили. Мирный, благосклонный,
 Он посещал беседы наши. С ним
 Делились мы и чистыми мечтами
 И песнями (он вдохновен был свыше
 И свысока взирал на жизнь). Нередко
 Он говорил о временах грядущих,
 Когда народы, распри позабыв,
 В великую семью соединятся.
 Мы жадно слушали поэта. Он
 Ушел на запад - и благословеньем 
 Его мы проводили. Но теперь 
 Наш мирный гость нам стал врагом - 
 и ядом
 Стихи свои, в угоду черни буйной,
 Он напояет. Издали до нас
 Доходит голос злобного поэта,
 Знакомый голос!., боже! Освяти
 В нем сердце правдою твоей и миром
 И возврати ему...

Мицкевич, однако, не питал злобы к своему русскому собрату: в журнале "Globe" он поместил 25 мая 1837 года посвященный Пушкину некролог на французском языке за подписью - "Один из друзей Пушкина", в котором писал: "Он любил рассуждать о высоких вопросах, религиозных и общественных, которые и не снились его соотечественникам... Пушкин, вызывавший восторг читателей своим поэтическим талантом, изумлял своих слушателей живостью, тонкостью и проницательностью своего ума. Он обладал удивительной памятью, определенностью суждений и утонченным вкусом. Слушая его рассуждения об иностранной или внутренней политике его страны, можно было принять его за человека, поседевшего в трудах на общественном поприще и ежедневно читающего отчеты всех парламентов. Своими эпиграммами и сарказмами он создал себе много врагов. Они мстили ему клеветой. Я знал русского поэта весьма близко и в течение довольно продолжительного времени; я наблюдал в нем характер слишком впечатлительный, а порою легкий, но всегда искренний, благородный и откровенный. Недостатки его представлялись рожденными обстоятельствами и средой, в которой он жил, но все, что было в нем хорошего, шло из его собственного сердца..."

Поэт Н. М. Языков в письме В. Д. Комовскому от 20 апреля 1837 года сообщил даже дошедший до него слух, будто Мицкевич вызвал на дуэль приехавшего в Париж убийцу Пушкина, Дантеса...

В 1830-1831 годах Мицкевич жил в Познани, а после подавления восстания переехал в Дрезден, а затем в Париж. Материально нуждаясь, он должен был добиваться места профессора в Лозаннской академии, а затем вернулся в Париж, где читал в Коллеж де Франс лекции на учрежденной для него кафедре славянских литератур. Одну из лекций читанного здесь курса Мицкевич целиком посвятил Пушкину.

Царскую Россию Мицкевич ненавидел до конца своих дней и не переставал мечтать о возрождении независимой Польши. Во время Крымской войны 1854-1856 годов он направился в Константинополь, чтобы принять участие в военных действиях против России, но заболел холерой и 14 ноября 1855 года скончался...