Нащокинский домик

Среди многочисленных персонажей, населяющих страницы гоголевских "Мертвых душ", есть один, чей прообраз - живое лицо близкого пушкинского окружения.

Это не Собакевич, не Ноздрев, не Плюшкин, не Манилов, не Коробочка. Сам Гоголь выделил его из среды и поселил во втором томе "Мертвых душ". Это Хлобуев, к которому приехал Чичиков покупать имение перед тем, как попал в острог.

Яркими, сочными мазками рисует Гоголь портрет Хлобуева:

"- Пойдем, пойдем осматривать беспорядки и беспутство мое,- приглашает Хлобуев Чичикова, Костанжогло и Платонова, направляясь с ними мимо слепых лачуг своей деревни с крохотными, заткнутыми онучей окнами.- Конечно, вы хорошо сделали, что пообедали. Поверите ли, курицы нет в доме - до того дожил!.. Не можете вообразить, как трудно! Безденежье, бесхлебье, бессапожье. Ведь это для вас слова иностранного языка..."

В доме Хлобуева гостей поразило "как бы смешение нищеты с блестящими безделушками позднейшей роскоши. Какой-то Шекспир сидел на чернильнице; на столе лежала щегольская ручка слоновой кости для почесывания себе самому спины"...

Городская жизнь этого любопытного персонажа отличалась большими странностями: "...сегодня поп в ризах служил молебен, завтра давали репетицию французские актеры. В иной день ни крошки хлеба нельзя было отыскать; в другой - хлебосольный прием всех актеров и художников и великолепная подача всем..."

Хлобуеву всегда нужны были деньги, и не какие-нибудь скромные суммы, а сто или двести тысяч.

- Но что прикажете делать? Нет, да и нет такого благодетеля, который решился бы дать двести или хоть сто тысяч взаймы. Видно, уж бог не хочет,- говорил Хлобуев, выгрузив перед своими гостями целую кучу "прожектов", из которых один был нелепее другого.

Вслед за этим Хлобуев совершенно неожиданно объявлял:

- На будущей неделе я даю обед всем сановникам в городе...

Портрет этот Гоголь рисовал с Павла Воиновича Нащокина, одного из очень близких друзей Пушкина.

Чем же пленил Нащокин Пушкина?

Прежде всего тем, что он был "ума необыкновенного и доброты несказанной". Поэту нравился его необузданный широкий размах.

Нащокин учился вместе с братом Пушкина Львом в Благородном университетском пансионе. В этом, бесспорно, культурном и образованном, с тонким художественным вкусом человеке, несмотря на большие странности, было нечто, выделявшее его из среды общества ординарных людей, и друзьями его были выдающиеся люди эпохи: Баратынский, Вяземский, Жуковский, Языков, Денис Давыдов, Гоголь, Чаадаев, художники Брюллов и Тропинин, знаменитый актер Щепкин.

Пушкин хотел сделать его героем своего романа "Русский Пелам", показать богатого и одаренного молодого человека, который сумел пронести через всю свою разгульную и бесшабашную жизнь ясный ум и чистую, исполненную благородства душу.

В письмах Пушкин делился с Нащокиным самыми интимными своими переживаниями, радостными и печальными, и нередко устраивал через него свои денежные дела.

Пушкин, между прочим, был восприемником родившейся у Нащокина дочери, а Нащокин - восприемником старшего сына Пушкина, Александра.

Нащокин рассказал Пушкину случай с помещиком Островским, который лег в основу сюжета "Дубровского", и обратил внимание поэта на молодого Белинского.

Свою страстную неуемную натуру Нащокин, видимо, унаследовал от отца, одного из известнейших генералов екатерининского века. О нем ходило в свое время множество забавных рассказов и анекдотов. Это побудило Пушкина просить Нащокина писать свои воспоминания. Тот начал их в 1830 году и первые страницы послал Пушкину из Москвы. Записки были интересны, написаны хорошим литературным языком, и Пушкин исправлял их на полях своею рукою.

Нащокин рассказал в них, между прочим, любопытный эпизод из жизни своего отца.

После похода с А. В. Суворовым отец Нащокина выпросил отпуск и прожил несколько месяцев в деревне, занимаясь охотой. Когда он вернулся в армию, Суворов успел отличиться и встретил его в александровской ленте через плечо.

- Так-то, батюшка В. В.,- сказал ему Суворов, указывая на свою красную ленту,- покамест вы травили зайцев, и я затравил красного зверя.

Старый Нащокин вспылил и дал Суворову пощечину. Тот пожаловался императрице. Екатерина II просила Суворова не поднимать шума, а Нащокину послала Георгиевский крест при рескрипте, в котором было сказано, что "за обиду, учиненную храброму, храбрый лишается награды, которой он достоин", а Нащокин получает орден по личному ходатайству А. В. Суворова.

Нащокин ордена не принял. Он заявил императрице, что никому не хочет быть обязан, кроме как самому себе...

Позднее, когда Павел I занял царский престол, старый генерал вышел в отставку. Подавая прошение, Нащокин объяснил царю причину:

- Вы горячи, и я горяч: нам вместе не ужиться.

Отец Нащокина вообще никого не почитал не только высшим, но даже равным себе. "Он и о боге отзывался хотя и с уважением, но все как о низшем по чину, так что когда он был генерал-майором, то на бога смотрел как на бригадира",- писал его сын.

Нащокин посылал Пушкину свои рукописи с перерывами, и Пушкин написал ему в 1832 году:

"Что твои мемории? Надеюсь, что ты их не бросишь. Пиши их в виде писем ко мне. Это будет и мне приятнее, да и тебе легче. Незаметным образом вырастет том, а там, поглядишь,- и другой..."

Но царившая в доме Нащокина сутолока не давала возможности заняться литературным трудом. О ней дает представление письмо Пушкина жене, написанное в 1831 году, когда он, приехав в Москву, остановился у своего друга.

"Нащокин занят делами, а дом его такая бестолочь и ералаш, что голова кругом идет. С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы. Всем вольный вход; всем до него нужда; всякий кричит, курит трубку, обедает, поет, пляшет; угла нет свободного... Все это поневоле меня бесит... Вчера Нащокин задал нам цыганский вечер; я так от этого отвык, что от крику гостей и пенья цыганок до сих пор голова болит. Тоска, мой ангел..."

Записок своих Нащокин, конечно, не закончил в такой обстановке, и ни одного тома, который мог бы украсить библиотеку Пушкина и его личную, не получилось.

О дружеских отношениях Пушкина с Нащокиным свидетельствует шутливое письмо поэта к композитору А. Н. Верстовскому, написанное в ноябре 1830 года из Болдина. Кругом свирепствовала холера, она докатилась уже до Москвы, и Пушкин писал: "Скажи Нащокину, чтоб он непременно был жив, во-первых, потому, что он мне должен; 2) потому, что я надеюсь быть ему должен; 3) что, если он умрет, не с кем мне будет в Москве молвить слова живого, т. е. умного и дружеского..."

В 1834 году Пушкин писал самому Нащокину: "Когда бы нам с тобою увидеться! Много бы я тебе наговорил; много скопилось для меня в этот год такого, о чем не худо бы потолковать у тебя на диване, с трубкой в зубах, вдали цыганских бурь и рахмановских наездов".

Приезжая в Москву, Пушкин не раз останавливался у Нащокина.

Однажды он остановился у него в Гагаринском переулке, 4, в двухэтажном доме с шахматной крышей и гербом на фронтоне.

Как-то, когда Нащокин был при деньгах, у него явилась мысль - один из его неожиданных и оригинальных "прожектов" - воспроизвести в миниатюре этот дом и комнаты.

Изготовление домика осуществлялось на протяжении нескольких лет. Лучшим мастерам Москвы были заказаны миниатюрные предметы домашнего обихода. Мебель выполняли на знаменитой московской мебельной фабрике Гамбса, посуду - на старинной фарфоровой фабрике Попова. И на всех крошечных чашечках и тарелочках стояла марка этой фирмы. В особом погребце лежали крошечные ножи, вилки, ложки. Серебряные самовар, чайник, подносы помечены 1831-1834 годами. Обувь делал по специальным колодкам известный петербургский мастер Педо.

В гостиной стоял изготовленный на фабрике Фишера настоящий миниатюрный рояль в семь с половиной октав. На нем, по словам Пушкина, "играть можно будет пауку", и на этом крошечном рояле, длиною в 50 и высотою в 18 сантиметров, жена Нащокина действительно наигрывала молоточком мелодии.

На крошечном письменном столе стояли письменный прибор, бювары, лампа под абажуром. В небольшом футляре лежала пара дуэльных пистолетов. В углу - стойки с трубочными чубуками и тростями. Был и маленький биллиард с шарами и киями.

В спальне, за ширмой,- широкая постель, на колодках - крошечные высокие сапоги.

С потолка свешивались золоченые люстры ажурной работы, украшенные гирляндами и амурами. Повсюду стойки с маленькими масляными лампами.

"С Нащокиным вижусь каждый день,- писал Пушкин жене из Москвы.- У него в домике был пир; подали на стол мышонка в сметане под хреном в виде поросенка. Жаль, не было гостей". И в другом письме: "Дом Нащокина доведен до совершенства - недостает только живых человеков! Как бы Маша им радовалась!"

Затея эта обошлась Нащокину в 44 000 рублей ассигнациями. Он хотел завещать кукольный домик жене Пушкина, Наталье Николаевне, но в трудную минуту, проигравшись в карты, заложил его за 6000 рублей.

Нащокин, видимо, не выкупил домика. На протяжении трех четвертей века домик переходил из рук в руки и постепенно разрушался. Он объявился наконец в 1910 году и был показан в Петербурге на специальной выставке в конференц-зале Академии наук и в 1911 году - в московском Литературно-художественном кружке. Домик выставил художник С. А. Галяшкин.

В своей недавно вышедшей книге о людях и житейских встречах известный писатель В. Г. Лидин подробно рассказывает, как С. А. Галяшкин приобрел нащокинский домик.

Эту повесть он записал у постели его 76-летнего больного брата, Якова Александровича Галяшкина, и ему посвятил ее.

Сергей Александрович Галяшкин, узнав, что нащокинский домик приобрел проживавший в Луге антиквар, приехал к нему и воочию увидел домик. "Антиквар запросил за него,- написал он брату в Петербург,- препорядочно - пять тысяч. Что делать? У меня сейчас таких денег нет, а упустить эту вещь не могу. Может быть, она положит начало будущему Пушкинскому дому. Я вещью этой брежу, хотя она в страшном беспорядке и требует кропотливой многолетней реставрации..."

Домик был куплен, доставлен в Петербург, и в течение долгих месяцев оба брата, бродя по рынкам, подыскивали старинные ткани, миниатюрную посуду и другие игрушечные предметы, необходимые для восстановления домика в его первоначальном виде.

Когда домик был наконец восстановлен и выставлен в конференц-зале Академии наук, он привлек к себе общее внимание. Приехавшая на выставку великая княгиня Мария Павловна, президент Академии художеств, рассматривая его через лорнет, сказала:

- Какая милая вещь! Надо будет обязательно показать ее детям...

Домик приобретен не был, и Галяшкин переправил его в Москву.

На выставке нащокинского домика в Москве продавались небольшие альбомы с восемью репродукциями его комнат.

В альбоме воспроизведены были в миниатюре гостиная, столовая, спальня и человеческие фигурки. В одной из них узнаем Пушкина, он читает гостям стихи. Судя по облику, гости эти - Н. В. Гоголь и поэт пушкинской поры, редактор "Дамского журнала" Шаликов.

Мы видим Пушкина и в гостиной. Он стоит у дверей. За роялем - жена Нащокина. Руки ее на клавишах. Рядом с Пушкиным сидит на крошечном диване какая-то дама в пышном платье и большой шляпе. Каждая из этих крошечных скульптурных фигурок не превышала нескольких сантиметров.

На другой репродукции два человечка играют в биллиард. В руках у них крошечные кии, на биллиарде - миниатюрные шары...

Фигурки выполнены были императорским фарфоровым заводом в трех экземплярах каждая. Одну из них - Пушкина, читающего стихи, Я. А. Галяшкин подарил В. Г. Лидину.

Она хранится сегодня в библиотеке писателя, в окружении его замечательного собрания редких книг.

В 1913 году, в дни трехсотлетия дома Романовых, братья Галяшкины выставили нащокинский домик на царскосельской юбилейной выставке. Выставку посетил Николай II. Он посмотрел на братьев и на домик пустыми глазами.

- Оригинальная вещь,- заметил он и равнодушно прошел мимо.

Я. А. Галяшкин рассказывал В. Г. Лидину, что в 1921 году нащокинский домик был обнаружен на одном из складов мебели. По просьбе А. В. Луначарского братья Галяшкины, живописец и историк, восстановили его вторично, но отдельные детали домика, в том числе человечки, безвозвратно погибли.

Покупая, полвека тому назад, у антиквара полуразрушенный нащокинский домик, братья мечтали о создании музея Пушкина. Мечта их осуществилась: домик находится сегодня во Всесоюзном музее А. С. Пушкина.

Пушкина Нащокин любил нежно и трогательно. Для него он был "удивительный Александр Сергеевич, утешитель мой, радость моя". Уезжая в Английский клуб, куда Пушкин не любил ездить, Нащокин обычно укладывал своего друга спать, укутывал и крестил. Иногда присылал из клуба варенец и моченые яблоки, до которых Пушкин был большой охотник.

У Нащокиных Пушкин остановился и в свой последний приезд в Москву, в мае 1836 года, когда они жили в сохранившемся до наших дней доме в Воротниковском переулке, 12.

- Как я рад, что я у вас! Я здесь в своей родной семье! - часто восклицал он, сидя между Нащокиным и его женой на турецком диване, в красном архалуке с зелеными клеточками, поджав под себя ноги.

В этот приезд Пушкин прожил у Нащокиных немногим больше двух недель. За ужином он читал "Русалку", и этот ужин оказался прощальным. Они не думали, что больше никогда не увидятся...