"Видел я трех царей..."

В дельвиговском альманахе "Северные цветы" довольно часто печатались стихотворения поэта М. Д. Деларю. Произведения его не вызывали восторгов читателей.

Деларю был лицеистом позднейшего выпуска. Пушкин невысоко ценил его как поэта. В ответ на письма П. А. Плетнева, находившего у Деларю "прекрасный талант", Пушкин писал в апреле 1831 года: "Деларю слишком гладко, слишком правильно, слишком чопорно пишет для молодого лицеиста. В нем не вижу я ни капли творчества, а много искусства..."

В издававшемся Смирдикым журнале "Библиотека для чтения" Деларю напечатал в 1834 году перевод стихотворения В. Гюго "Красавице":

 Когда б я был царем всему земному миру,
 Волшебница! тогда б поверг я пред тобой
 Все, все, что власть дает народному кумиру:
 Державу, скипетр, трон, корону и порфиру, 
 За взор, за взгляд единый твой.
 И если б богом был,- селеньями святыми
 Клянусь,- я отдал бы прохладу райских струй,
 И сонмы ангелов с их песнями живыми,
 Гармонию миров и власть мою над ними 
 За твой единый поцелуй!

Письмо А. С. Пушкина к жене. Автограф

Митрополит Серафим счел необходимым обратить внимание Николая I на "неприличные выражения", допущенные Деларю в этих стихах и заключающие в себе "дерзкие мечты быть царем и даже богом".

За разрешение печатать это стихотворение цензор А. В. Никитенко просидел восемь суток на гауптвахте, а Деларю, служивший в канцелярии военного министра, получил строгий выговор и вынужден был подать в отставку.

Пушкин записал по этому поводу в "Дневнике" 22 декабря 1834 года: "Митрополит (которому досуг читать наши бредни) жаловался государю, прося защитить православие от нападений Деларю и Смирдина. Отселе буря. Крылов сказал очень хорошо:

 Мой друг! когда бы был ты бог, 
 То глупости такой сказать бы ты не мог.

Это все равно, заметил он мне, что я бы написал: когда б я был архиерей, то пошел бы во всем облачении плясать французский кадриль".

В 1835 году Деларю выпустил небольшой сборник своих стихотворений "Опыты в стихах", который преподнес Пушкину. Томик этот и сегодня стоит на полках пушкинской библиотеки. Из ста пятидесяти двух страниц его разрезаны, однако, лишь двадцать восемь.

Деларю преклонялся перед Пушкиным, и к 1834 году относится рассказ о том, как он выручил Пушкина, когда его письмо к жене, Наталье Николаевне, было перехвачено и вскрыто московским почт-директором А. Я. Булгаковым и попало в руки шефа жандармов Бенкендорфа.

Само по себе письмо было невинно по содержанию, но в нем поэт упоминал о трех царях, и к одному из них - царствовавшему тогда Николаю I - письмо попало от Бенкендорфа. Пушкин писал: "...рапортуюсь больным и боюсь царя встретить. Все эти праздники просижу дома. К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди; и мне, вероятно, его не видать. Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю, от добра добра не ищут. Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой; с моим тезкой я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями!"

Можно себе представить, с каким удивлением безмерно подозрительный Николай I читал попавшее к нему письмо поэта... Но Жуковскому все же удалось представить царю дело в благоприятном для Пушкина свете.

Пушкин, однако, был глубоко возмущен вмешательством Булгакова, Бенкендорфа и Николая I в его частную личную переписку с женою и 10 мая 1834 года записал в "Дневнике": "Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностию. Но я могу быть подданным, даже рабом,- но холопом и шутом не буду и у царя небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться - и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным".

Шаржированный портрет императора Павла I на рукописи оды 'Вольность'. Рисунок А. С. Пушкина

Пушкин никогда не доверял почте, и еще 20 декабря 1823 года писал П. А. Вяземскому: "Я бы хотел знать, нельзя ли в переписке нашей избегнуть как-нибудь почты - я бы тебе переслал кой-что слишком для нее тяжелое. Сходнее нам в Азии писать по оказии".

Письмо это Пушкин направил своему другу еще из южной ссылки, но за десять лет, протекших с того времени, ничто не изменилось, и 3 июня 1834 года поэт писал жене в связи с пережитыми неприятностями: "...свинство почты так меня охолодило, что я пера в руки взять был не в силе. Мысль, что кто-нибудь нас с тобой подслушивает, приводит меня в бешенство... Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности... невозможно: каторга не в пример лучше..."

Почти через полвека, в 1880 году, в журнале "Русская старина" появилась статья "М. Д. Деларю и Пушкин", в которой сообщалось, что секретарь Бенкендорфа, бывший лицеист П. И. Миллер, желая выручить Пушкина, переложил копию перлюстрированного письма поэта к жене из одного отделения письменного стола Бенкендорфа в другое; зная рассеянность и забывчивость своего начальника, он хотел тем самым предотвратить нависшую над Пушкиным угрозу. По другой версии, Деларю взял ее себе.

Вся эта история характеризует приемы, средства и нравы самого императора и его правительства и красноречиво говорит о том, на какие мелочи величайший русский поэт должен был растрачивать свой гений...