11. Сестрам. <Иркутск>, 13 декабря 1827 г.

(Копия рукой Е. А. Энгельгардта.)

Пишу роковое число и, невольно забывая все окружающее меня, переношусь к вам, милым сердцу моему. Много успел со времени разлуки нашей передумать об этих днях - вижу беспристрастно все происшедшее, чувствую в глубине сердца многое дурное, худое, которое не могу себе простить, но какая-то необыкновенная сила покорила, увлекала меня и заглушала обыкновенную мою рассудительность, так что едва ли какое-нибудь сомнение - весьма естественное - приходило на мысль и отклоняло от участия в действии, которое даже я не взял на себя труда совершенно узнать, не только по важности его обдумать. Ни себя оправдывать этим, ни других обвинять я не намерен, но хочу только заметить, что о пагубном 14 декабря не должно решительно судить по тому, что напечатано было для публики.

Будет время когда-нибудь, что несколько пояснится это Дело для многих, которые его видят теперь, может быть, с другой точки. Я скажу вам только, что, вникая в глубину Души и сердца, я прошу бога просветить меня и указать мне истину. Е<гор> А<нтонович> принимает только хорошо и худо; поэтому я обвиняю себя безусловно: то, что мы сделали, пред законом - худо, мы преступники, и постигшая нас гибель справедливая. Но, признавая пагубные последствия наших необдуманных начинаний, я не могу не надеяться на того судию, который судит не по тому, что делают слабые, слепые смертные, а по тому, что хотят они делать. Он нам судия! Он, поддержавший меня поныне, даст мне силу перенести участь, которая в отдаленности кажется ужаснее, нежели вблизи и на самом деле.

Меня здесь мучит только ваше обо мне горе - меня мучит слеза в глазах моего ангела-хранителя, который в ужаснейшую минуту моей жизни забывал о себе, думал еще спасти меня. Простите, Е<гор> А<нтонович>, простите, родные, все то горькое горе, которое я навлек на вас. Не осудите только прежде свидания со мною, не здесь - так там. Да, я буду с вами там, я буду с вами, родные, безвинные на сем мире; я буду с вами, Е<гор> А<нтонович>, и вы меня примите опять. Нет, не опять, вы меня никогда из сердец ваших не отдалили: я в них; нашу связь, нашу любовь, нашу дружбу ни приговоры светских судилищ, ни 7000 верст - ничто не расторгнет; эта связь простирается и за нынешнюю мою могилу в Чите, за последнюю могилу, которая меня отсюда освободит. Прощайте, родные, прощайте, Е<гор> А<нтонович>. Простите, простите!