12. Е. А. Энгельгардту. Иркутск, 14 декабря 1827 г.

Вот два года, любезнейший и почтенный друг Егор Антонович, что я в последний раз видел вас^*, и - увы! - может быть, в последний раз имею случай сказать вам несколько строк из здешнего тюремного замка, где мы уже более двадцати дней существуем. Трудно и почти невозможно (по крайней мере я не берусь) дать вам отчет на сем листке во всем том, что происходило со мной со времени нашей разлуки,- о 14-м числе надобно бы много говорить, но теперь не место, не время, и потому я хочу только, чтоб дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим после моего несчастия,- всякая весть о посещениях ваших к ним была мне в заключении истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.- Эти слова между нами не должны казаться сильными и увеличенными - мы не на них основали нашу связь, потому я смело их пишу, зная, что никакая земная причина не нарушит ее; истинно благодарен вам за утешительные строки, которые я от вас имел, и душевно жалею, что не удалось мне после приговора обнять вас и верных друзей моих, которых прошу вас обнять; называть их не нужно - вы их знаете; надеюсь, что расстояние 7 тысяч верст не разлучит сердец наших.

^* (Упоминание о свидании с Энгельгардтом 14 декабря 1825 г.- важный аргумент в пользу того, что именно ему в день восстания Пущин передал портфель с декабристскими бумагами.)

Я часто вспоминаю слова ваши, что не трудно жить, когда хорошо, а надобно быть довольным, когда плохо. Благодаря бога, я во всех положениях довольно спокоен и очень здоров - что бог даст вперед при новом нашем образе жизни в Читинской, что до сих пор от нас под большим секретом,- и потому я заключаю, что должно быть одно из двух: или очень хорошо, или очень дурно.

Тяжело мне быть без известий о семье и о вас всех,- одно сердце может понять, чего ему это стоит; там я найду людей, с которыми я также душою связан,- буду искать рассеяния в физических занятиях, если в них будет какая-нибудь цель; кроме этого, буду читать сколько возможно в комнате, где живут, как говорят, тридцать человек.

Не знаю, как и где вас вообразить; при свидании с родными я узнал, что вы с Фрицом тогда были в Финляндии, и мне кажется, что вы теперь там поселились, но зачем - сам не знаю. Теперь же вся ваша семья пристроена, и Воля, которой теперь большой Владимир, верно, уже государственный человек. Если эти строки дойдут до вас, то я надеюсь, что вы, если только возможно, напишете мне несколько слов. Если родные имеют право писать к нам, то и вам правительство не откажет прибавить несколько слов,- для меня это будет благодеяние.

Где и что с нашими добрыми товарищами? Я слышал только о Суворочке, что он воюет с персианами,- не знаю, правда ли это,- да сохранит его бог и вас; доброй моей Марье Яковлевне целую ручку. От души вас обнимаю и желаю всевозможного счастия всему вашему семейству и добрым товарищам. Авось когда-нибудь узнаю что-нибудь о дорогих мне.

Ваш верный И. П.