35. Е. А. Энгельгардту. Туринск, 25 генваря 1840 г.

Вы имеете полное право, почтенный друг Егор Антонович, быть недовольным мною: нужна испытанная ваша доброта, чтобы простить мне с лишком трехмесячное мое молчание; до сих пор не благодарил вас за письмо ваше на лицейском листке^*, которое меня встретило в Тобольске. Взглянуть на эти знакомые места, вспомнить все, что так живо во мне, было истинное наслаждение. Часто я всматриваюсь в милый рисунок и мысленно беседую с вами и с теми, которые делили со мной впечатления молодости. Спасибо вам, от души спасибо за счастливую мысль навестить меня этою неожиданностию. Я перелетел к тому счастливому времени, когда начал питать к вам благодарное чувство,- оно навсегда останется моим утешением.

^* (Письмо на лицейском листке - с виньеткой - видом царского Села и здания Лицея.)

Вы давно уже знаете, что я худо начал мое новоселье в Туринске. Все это время нездоров самым неприятным образом; по-видимому, все в порядке, но почти беспрерывно испытываю такое волнение и биение сердца, которые мешают и думать и заняться, как должно. Мною овладела какая-то мрачность; я ужасно не люблю этого состояния, тем более что оно совершенно мне несвойственно и набрасывает неприятную тень на все окружающие предметы. До сих пор умел находить во всех положениях жизни и для себя, и для других веселую мысль,- теперь как-то эта способность исчезла; надеюсь, что это временный туман, он должен рассеяться, иначе тоска. Вот причина, почему так долго не говорил с вами. Трудно еще откладывать, хотя чувствую, что не могу представиться к вам в том виде, в котором вы привыкли видеть вашего Jeannot. Время даст мне возможность исправить то, что от меня зависит,- вы не поскучаете несвязными моими словами.

Новая моя жизнь на поселении не представляет покамест ничего занимательного. Сначала я был озабочен глупыми хлопотами о хозяйстве, в котором ничего не понимаю. Кочевал по разным квартирам, более или менее неудобным, пока наконец бросил якорь в доме товарища Ивашева, где живу уже неделю en pension. Это существование служит нам взаимным утешением - мы живем больше в своем кругу,- город мне знаком по прогулкам, вообще довольно однообразным. Хожу всякий день для движения - в полчаса обойден весь город. Весна оживит окрестности, которые два дня после моего приезда покрылись снегом, и теперь пред глазами белая равнина, отпечаток Тобольской губернии. Здесь с трудом найдешь что-нибудь похожее на великолепную природу Восточной Сибири: я к ней больше привык, там я был довольнее собой - там многие из друзей остались, разлука с ними тяжела, с трудом привыкаю к этой мысли. Впрочем, оставим эту струну - она издает слишком мрачный звук. Поговорим о другом.

11-го ноября вы не заметили меня, почтенный друг, в кругу ваших посетителей, собравшихся на годовщину семейного, неизменно счастливого вашего существования: я радостно приветствовал вас и добрую Марью Яковлевну.<...>

Скажите мой дружеский привет нашим друзьям Лицея - я недавно получил доброе письмецо от Вольховского, который чудесно действует в Каменке: они поселились там доброй семьей. Бывший предводитель^* часто наделяет меня иероглифами, которые я всегда с удовольствием разбираю. Пишите ко мне, когда "Земледельческая газета" даст вам досужую минуту. Не нужно вам говорить, что мне необходимо иногда слышать ваш голос; вы это знаете и, верно, по возможности будете доставлять мне это утешение. Не перечитываю письма моего, боясь бросить его в печь. Вы снисходительно прочтете его и побраните за пустоту в голове: не обвиняйте только сердца, оно то же в верном вам друге.

^* (Бывший предводитель - Ж. В. Малиновский, бывший до 1839 г. изюмским уездным предводителем дворянства.)

И. Пущин.