Два архивных дела о Л. С. Пушкине

Из всех родных Пушкина ближе других ему был младший брат Лев Сергеевич, оказавший заметное влияние на его жизнь и творчество. Этим объясняется то внимание, которое уделяли современники и последующие исследователи личности Льва Сергеевича и его отношениям с братом. К сожалению, и здесь еще есть много "белых пятен". Одним из них является, например, вопрос об их переписке.

К настоящему времени опубликовано 40 писем Александра Сергеевича брату и всего 4 Льва Сергеевича к нему^*. Давно установлено, что это лишь часть их переписки. По данным М. А. Цявловского, пропало не менее 12 писем Льва Сергеевича и не менее 9 Александра Сергеевича к брату только за период с 1815 по сентябрь 1826 года. Есть основание думать, что и за последующие годы также не вся переписка найдена. Далеко не все известно и о той ее части, которая уже обнаружена. Например, четыре письма Льва Сергеевича брату опубликованы сравнительно недавно: в 1903, 1904 и 1928 годах.

^* (В некоторых изданиях приводится не 40, а 39 писем Александра Сергеевича. Объясняется это тем, что до 1937 года письмо-записка брату, написанная карандашом в ноябре или декабре 1824 года, впервые опубликованная С. А. Соболевским в 1858 году в подстрочной сноске, не учитывалась. Оригинал этого письма-записки хранится в Пушкинском Доме (фонд № 244, № 1182).)

Большой интерес представляет судьба этих 40 писем Александра Сергеевича брату. Не менее 34 из них Лев Сергеевич, несмотря на "ветреный" свой характер, бережно хранил в своем личном архиве, доказывая тем самым особую любовь к старшему брату.

После смерти Льва Сергеевича в 1852 году значительная часть его архива, в том числе и письма Александра Сергеевича, были переданы его наследниками Соболевскому, избранному опекуном этой семьи. Понимая громадную ценность этих писем, Соболевский составил из них особый альбом "Письма Александра Пушкина", снабдив его многочисленными пометками, которые не потеряли своего источниковедческого значения но сию пору.

До смерти С. А. Соболевского в 1870 году альбом хранился у него, а затем попал в знаменитый Румянцевский музей, преобразованный в 1925 году в Государственную библиотеку СССР имени В. И. Ленина в Москве. С 40-х годов альбом находится в Рукописном отделе Пушкинского Дома в Ленинграде, где и числится под номером 1182.

Еще при жизни Соболевского многие письма Александра Сергеевича брату были опубликованы, но не с оригиналов, а с копий, сделанных Соболевским. Не желая предавать гласности "некоторые шуточки или намеки на лица семейственные или живущие", Соболевский изъял из писем ряд мест. Вот как случилось, что уже в первой половине XIX века пушкинские письма брату в отрывках или с купюрами начали появляться в печати. Особенно часто их использовал П. В. Анненков.

В 1858 году в Москве начал выходить журнал "Библиографические записки", издававшийся на высоком научном уровне, в котором Соболевский принял самое активное участие. Там он впервые опубликовал в наиболее полном виде имевшиеся у него письма Пушкина брату. И хотя по этическим соображениям Соболевский изъял из публикации ряд "неуместных и неприличных" мест, она вызвала сильное негодование некоторых современников. Резкий протест выразили, в частности, Наталья Николаевна и Григорий Александрович Пушкины. Решительно осудили публикацию и некоторые друзья поэта. Вот, например, что писал П. А. Вяземский известному критику и историку С. П. Шевыреву 16 февраля 1858 года: "Кто это печатает в "Библиографических записках" письма Пушкина? В них много неуместного и неприличного. Пушкин еще слишком современен, чтобы выносить сор из его избы. Многие выходки его личные, родственные, несколько кощунские, оскорбляют чувства приличия и уважения к самой памяти его. Мало ли что мог брат говорить наедине с братом, но из того не следует, что он то же сказал на площади, а печать та же площадь. Жена его, дочери, сыновья его еще живы: к чему раздевать его при них наголо? Боюсь, чтобы не вышло тут новой цензурной тревоги. Сделайте одолжение, передайте это Соболевскому или кому подобает и предостерегите от меня цензора Крузе". Вяземский занимал в это время важный пост товарища министра народного просвещения, в ведении которого находилась цензура. Однако его угрозы не возымели своего действия, и письма в журнале продолжали печататься, а затем Соболевский издал их еще отдельной брошюрой. Как уже было сказано, в публикациях Соболевского были купюры. Целиком подлинные письма Пушкина к брату вошли в полные собрания сочинений поэта в конце XIX - начале XX века.

Однако многое еще предстоит сделать для обнаружения документов о Льве Сергеевиче Пушкине и его отношениях с братом.

В Центральном государственном историческом архиве СССР в Ленинграде хранятся два дела о Льве Сергеевиче Пушкине, которые сообщают подробности биографии младшего брата поэта, освещают их взаимоотношения.

История появления этих дел такова. В 1823 году Лев Сергеевич решил поступить на военную службу, для чего ему необходимо было представить свидетельство о своем дворянском происхождении. Хлопоты о свидетельстве предпринял его отец - Сергей Львович, который обратился с соответствующим прошением к царю Александру I, приложив к нему разнообразные документы. По существовавшим тогда правилам, подобные дела решались в Департаменте Герольдии Сената. В его архиве оно и сохранилось иод № 7680а и заголовком "Дело о выдаче свидетельства на дворянство 5 класса Пушкина сыну Льву.

Началось 17 января 1823 года. Решено 17 сентября 1823 года"^*. Не имея возможности привести полностью все документы дела, отметим лишь содержание некоторых из них.

^* (ЦГИА СССР, ф. 1343, оп. 27, д. 7680а.)

Согласно свидетельству Московской духовной консистории, данному С. Л. Пушкину, Лев Сергеевич Пушкин родился 17 апреля 1805 года в доме графа Александра Львовича Санти, крещен был 20 апреля в Харитоньевской (в Огородниках) церкви, восприемниками были генерал-майор Павел Иванович Глебов и подполковница Мария Алексеевна Ганнибалова.

В другом свидетельстве, выданном ему департаментом 23 января 1823 года, говорится, что он "происходит от древнего дворянского рода Пушкиных, коего герб находится в высочайше утвержденном общем дворянских родов всероссийския империи гербовнике". Из документов выясняется, что "герб рода Пушкиных внесен в гербовник 5-й части в 1-е отделение на странице 18 и с оного в 1802 году гвардии порутчику Василию Львовичу выдана копия" и что свидетельство о рождении Л. С. Пушкина было затребовано также в 1817 году "для отдачи к наукам в Новоустановленный дворянский институт господином действительным статским советником Кавелиным"^*.

^* (Имеется в виду Д. А. Кавелин - директор Главного педагогического института в Петербурге (позднее - университета) и пансиона при нем, в котором в 1817-1821 годах учился Л. С. Пушкин.)

Хотя в заголовке дела № 7680а сказано, что оно было закончено 17 сентября 1823 года, в нем имеется еще несколько документов, относящихся к 1826 году, в том числе прошение Сергея Львовича Пушкина от 5 июня этого года на имя императора Николая I о том, что свидетельство о дворянстве Льву Сергеевичу, выданное ему в 1823 году, осталось в университетском пансионе, "а как он ныне имеет желание поступить в военную службу, то нужно ему иметь таковое же свидетельство о его дворянстве". В том же деле сохранился и такой документ:

"Аттестат

Дан сей служащему в Департаменте Главного управления духовных дел иностранных исповеданий дворянину Льву Пушкину в том, что он из дворян, в службу его императорского величества вступил в Департамент духовных дел 1823 года генваря 27 дня; ныне же, согласно прошению его, уволен из Департамента. В продолжении службы своей вел себя добропорядочно и к службе был рачителен. Во уверение чего и дан ему сей аттестат за подписанием моим и приложением печати Департамента. С. Петербург. Июня 19, 1826 года.

Подлинное подписал статский советник Директор Департамента Главного управления духовных дел иностранных исповеданий и ордена св. Владимира 3 степени кавалер Григорий Карташевский".

Второе дело называется "О дворянстве Пушкиных". Оно также хранится в сенатском фонде Герольдии и проходит по описи 27 1857 года (№ 7674). Дело это возникло в связи с тем, что жена Льва Сергеевича Пушкина - Елизавета Александровна Пушкина (в девичестве Загряжская) вместе с сыном Анатолием и дочерью Ольгой возбудили в Нижегородском дворянском собрании ходатайство о том, чтобы их внесли в дворянскую родословную книгу Нижегородской губернии, и обратились с соответствующим ходатайством в Сенат. На обложке дела отмечено, что оно началось 14 января 1858 года и закончилось в мае 1859 года, но в нем имеются документы и за более раннее время.

В деле сохранилось (оригиналы или копии) полтора десятка документов, в том числе краткая родословная Л. С. Пушкина, его формулярный (служебный) список, свидетельство о браке с Е. А. Загряжской и о рождении и крещении сына Анатолия и дочери Ольги, переписка Нижегородского дворянского собрания и другие, всего на 18 листах.

Для истории взаимоотношений Льва Сергеевича с Александром Сергеевичем особый интерес представляет подробнейший формулярный список Льва Сергеевича, составленный, вероятно, в конце 40-х или в начале 50-х годов. Не имея возможности привести все данные этого документа, отметим лишь некоторые из них.

Ко времени составления формулярного списка Лев Сергеевич Пушкин служил в Одесской портовой таможне и имел чин надворного советника, получая 1227 рублей 55 копеек в год. Имения у него не было, но за его отцом числились в Лукояновском уезде Нижегородской губернии 1500 крепостных крестьян. Из параграфа УП формулярного списка видно, что воспитание он получил в пансионе при Царскосельском лицее и, не окончив курса, поступил на службу в Департамент духовных дел иностранных исповеданий. (Об учебе в пансионе при Главном педагогическом институте (университете) нет упоминания.) В Департаменте духовных дел он служил с 1824 года по 26 октября 1826 года (в аттестате этого учреждения, хранящемся в деле № 7680а, сказано, что он вступил в службу 27 января 1823 года) и уволен "по прошению" 26 октября 1826 года.

14 марта 1827 года определен в Нижегородский драгунский полк и за отличие в сражении произведен в прапорщики 2 октября того же года. 20 мая 1829 года получил чин поручика со старшинством. 20 мая 1831 года перемещен в Финляндский драгунский полк. 28 ноября 1831 года за отличие произведен в штабс-капитаны со старшинством, а 17 декабря 1832 года уволен со службы капитаном; 14 апреля 1834 года определен чиновником особых поручений по министерству внутренних дел, откуда уволен но прошению 30 июля того же года. 13 июля 1836 года определен на военную службу при отдельном Кавказском корпусе в чине штабс-капитана по кавалерии, а 26 декабря того же года прикомандирован к Гребенскому казачьему полку. 26 апреля 1838 года за отличие в борьбе против горцев произведен в капитаны.

27 апреля 1840 года прикомандирован к Ставропольскому казачьему полку, а 10 октября того же года за отличие произведен в майоры. 5 мая 1842 года по прошению уволен с военной службы.

25 октября 1843 года определен чиновником С.-Петербургской таможни с прикомандированием к Одесской таможне, а 11 ноября того же года переименован в коллежские асессоры. 15 июня 1848 года произведен в надворные советники. Умер 19 июля 1852 года. К этому времени был женат, имел дочь Ольгу 1844 года рождения, сына Анатолия 1846 года рождения и дочь Марию - 1849 года рождения.

Выяснив из архивных дел некоторые данные о Л. С. Пушкине, мы можем сопоставить их с теми штрихами к его портрету, которые встречаются в письмах А. С. Пушкина и других его сочинениях. Но сначала немного о переписке между братьями.

Из всех 40 обнаруженных и опубликованных писем Александра Сергеевича брату 34 относятся к 1820-1825 годам и только 6 написаны за следующие 10 лет (последнее из них от 3 июля 1836 года). Такая неравномерность приводит к мысли, что после 1825 года в отношениях между братьями произошли какие-то перемены.

П. В. Анненков, уделивший большое место в своей монографии "Материалы для биографии А. С. Пушкина" отношениям между братьями, делил их на периоды до и после 1825 года. Он указывает, что после 1825 года "открылась совершенная неспособность Льва Сергеевича к обязанности комиссионера, которую он исполнял с

1821 года. Дальнейшее описание сношений между братьями уже не может относиться к нашему труду, так как в них, по большей части, уже нет ничего, касающегося литературы, и много такого, что исключительно принадлежит к семейному кругу"^*. Не будучи согласен с некоторыми утверждениями биографа Пушкина, автор солидарен с ним в том, что после 1825 года отношения между братьями заметно изменились.

^* (Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина.- М., 1984,- С. 231.)

В письмах и других бумагах Пушкина можно встретить прямые или косвенные сведения о многих событиях, о которых идет речь в архивных делах. Так, например, в известной автобиографической "Программе записок", сообщая о рождении Льва Сергеевича, Александр Сергеевич добавляет: "Мои неприятные воспоминания"; смысл этой фразы полностью не расшифрован. Если она связана с рождением Льва Сергеевича, то, может быть, Александр Сергеевич имел в виду два обстоятельства, упоминаемые в воспоминаниях Ольги Сергеевны Пушкиной. Она сообщает, что после рождения младшего брата к нему была приставлена любимая няня Александра - Арина Родионовна. Она же пишет, что после рождения Льва Надежда Осиповна "не могла скрывать предпочтения, которое оказывала сперва к дочери, а потом к меньшему сыну Льву Сергеевичу".

В деле № 7680а есть также весьма интересный материал но поводу рождения младшего брата, который важен и для биографии поэта. Так, в литературе не совсем точно было установлено, когда семья Пушкиных переехала из дома графа Санти на другую квартиру. Теперь мы можем сказать, что произошло это позднее апреля 1805 года.

Более или менее регулярные сведения об общении братьев начинаются с 1814 года, когда Лев Сергеевич был определен в Благородный пансион при Царскосельском лицее, где пробыл до 1817 года. Из документов видно, что решение о поступлении его в Благородный пансион при Главном педагогическом институте в Петербурге было принято не позднее октября 1817 года, в связи с чем и получено свидетельство от 16 октября этого года.

В здании пансиона у Калинкина моста в Петербурге А. С. Пушкин неоднократно бывал у брата, познакомился там со многими его соучениками, в том числе с М. И. Глинкой, Н. А. Маркевичем, С. А. Соболевским, поручал ему денежные и литературные дела, в том числе приготовление к печати поэмы "Руслан и Людмила" (1820 г.).

В январе 1821 года в пансионе института (университета) произошло скандальное событие: группа учеников побила одного из учителей "за невежество в русской литературе". Директор пансиона Д. А. Кавелин, известный своим недоброжелательным отношением к ряду воспитанников, в том числе к близкому другу Пушкина С. А. Соболевскому и Л. С. Пушкину, "напал", по выражению одного из современников, на Льва Сергеевича и потребовал изгнания его из пансиона.

Решительная защита Льва Сергеевича его товарищами не позволила Кавелину сделать это тогда, но 26 февраля он все же добился своего и исключил Л. С. Пушкина с третьего курса пансиона. Трудно сказать, когда Александр Сергеевич узнал о неприятностях брата, но, возможно, именно они заставили его написать А. А. Дельвигу 23 марта 1821 года следующие строки: "Друг мой, есть у меня до тебя просьба - узнай, напиши мне, что делается с братом - ты его любишь, потому что меня любишь, он человек умный во всем смысле слова - и в нем прекрасная душа. Боюсь за его молодость, боюсь воспитания, которое дано будет ему обстоятельствами его жизни и им самим - другого воспитания нет для существа, одаренного душою. Люби его, я знаю, что будут стараться изгладить меня из его сердца, - в этом найдут выгоду. - Но я чувствую, что мы будем друзьями и братьями не только по африканской нашей крови. Прощай. А. Пушкин".

На протяжении всей южной ссылки Пушкина между ним и братом ведется, хотя и не очень частая, регулярная переписка, из которой до нас дошло 13 писем поэта и не обнаружено ни одного письма от Льва Сергеевича. Александр Сергеевич постоянно тревожился о службе брата, старался помочь ему советом.

После изгнания из университетского пансиона Лев Сергеевич долго не мог себя определить, метался в поисках дальнейшего своего пути и спрашивал совета старшего брата. 21 июля 1822 года Александр Сергеевич писал ему из Кишинева: "...что ты делаешь? в службе ли ты? пора, ей-богу пора. Ты меня в пример не бери - если упустишь время, после будешь тужить - в русской службе должно непременно быть 26 лет полковником, если хочешь быть чем-нибудь, когда-нибудь; - следственно, разочти; - тебе скажут: учись, служба не пропадет. А я тебе говорю: служи - учение не пропадет. Конечно, я не хочу, чтобы ты был такой же невежда, как В. И. Козлов, да ты и сам не захочешь. Чтение - вот лучшее учение - знаю, что теперь не то у тебя на уме, но все к лучшему.

Скажи мне - вырос ли ты? Я оставил тебя ребенком, найду молодым человеком; скажи, с кем из моих приятелей ты знаком более? что ты делаешь, что ты пишешь?"

Мысль о том, чтобы брат пошел на военную службу, видимо, прочно овладела Пушкиным. Об этом можно судить уже по одному тому, что 4 сентября того же года он писал Льву Сергеевичу тоже из Кишинева: "Во-первых, о службе. Если б ты пошел в военную - вот мой план, который предлагаю тебе на рассмотрение. В гвардию тебе незачем; служить 4 года юнкером вовсе не забавно. К тому же тебе нужно, чтоб о тебе немножко позабыли. Ты бы определился в какой-нибудь полк корпуса Раевского - скоро был бы ты офицером, а потом тебя перевели бы в гвардию - Раевский или Киселев - оба не откажут. Подумай об этом, да, пожалуйста, не слегка: дело идет о жизни".

То обстоятельство, что 17 января 1823 года Сергей Львович обратился к императору Александру I с приведенным выше прошением, дает основание думать, что мысль Александра Сергеевича нашла поддержку в семье Пушкиных.

Случилось, однако, так, что план этот не осуществился, и Лев Сергеевич поступил на службу в Департамент духовных дел иностранных исповеданий министерства внутренних дел, возглавляемый А. И. Тургеневым. Непосредственным начальником его был К. С. Сербинович, с которым он, кажется, не очень ладил. Известно, что службой Лев Сергеевич не дорожил, вызывая недовольство Сербиновича и прочего начальства. Этим, вероятно, можно объяснить постоянное стремление Льва Сергеевича ее оставить.

Еще до поступления его в департамент А. С. Пушкин, находясь в ссылке в Михайловском, куда прибыл 8 августа 1824 года, особенно много общался с младшим братом, к неудовольствию Сергея Львовича.

В Петербург Лев Сергеевич уехал между 3 и 5 ноября 1824 года. Судя по формулярному списку, к своим служебным обязанностям он приступил 13 ноября. Можно думать, что вскоре после этого Лев Сергеевич сообщил брату в Михайловское о том, что он тяготится службой и хочет подать в отставку. В связи с этим Александр Сергеевич писал ему 14 марта 1825 года: "Ради бога, погоди в рассуждении отставки. Может быть, тебя притесняют без ведома царя. Просьбу твою могут почесть следствием моего внушения. Погоди хоть Дельвига". Лев Сергеевич послушал старшего брата и продолжал служить с грехом пополам до июня 1826 года, о чем мы узнаем из дела № 7680а (в формулярном списке сказано, как мы упоминали, что он уволен по прошению 26 октября 1826 года).

Между тем в отношениях братьев в 1825 году произошел явный разлад. П. В. Анненков, мы уже говорили, объясняет его тем, что Лев Сергеевич перестал удовлетворять брата как комиссионер, то есть посредник, помощник в литературных делах, которые он якобы выполнял с 1821 года (говорим "якобы", так как в действительности он помогал А. С. Пушкину в этих делах еще в 1819-1820 гг.), но дело, конечно, не только в этом. Разлад был в первую очередь результатом "ветрености", легкомыслия, мотовства и необязательности Льва Сергеевича. Несомненно, свою роль здесь сыграли также те (в том числе и отец), кто старался "изгладить из сердца" Льва Сергеевича привязанность к брату. Косвенным свидетельством разлада является их переписка, но есть и прямые доказательства.

Между 15 марта и 19 июля 1825 года А. С. Пушкин написал два письма П. А. Плетневу, в которых, вероятно, очень бранил брата. До нас они не дошли, но их содержание частично раскрывается в ответном письме Плетнева от 19 июля этого года, где имеются такие строки: "Льву я не показывал твоих последних двух писем и не говорил, что ты писал ко мне. Он, может быть, по молодости лет и рассеян, но тебя очень любит. Твое ожесточение огорчило бы его. Что ж за радость мне быть причиной вашей ссоры, которая произошла от недоразумения? Напиши ему просто, чтобы он скорее кончил переписку разных стихотворений".

Сильное раздражение по отношению к брату чувствуется и в письме Пушкина к Дельвигу из Михайловского в Петербург от 23 июля 1825 года, где сказано: "С братом я в сношения входить не намерен. Он знал мои обстоятельства и самовольно затрудняет их. У меня нет ни копейки денег в минуту нужную, я не знаю, когда и как я получу их. Беспечность и легкомыслие эгоизма извинительны только до некоторой степени. Если он захочет переписать мои стихи, вместо того чтоб читать их на ужинах и украшать ими альбом Воейковой, то я буду ему благодарен, если нет, то пусть отдаст он рукопись мою тебе, а ты уж похлопочи с Плетневым".

Наконец, 28 июля того же года Пушкин отправил письмо Льву Сергеевичу, в котором, в частности, писал: "Словом, мне нужны деньги или удавиться. Ты знал это, ты обещал мне капитал прежде году - а я на тебя полагался. Упрекать тебя не стану, а благодарить ей-богу не за что".

Размолвка продолжалась и позднее, о чем свидетельствует переписка Пушкина с Плетневым, Вяземским, а также отсутствие переписки между братьями до самого 1827 года.

При всем своем легкомыслии Лев Сергеевич, конечно, знал и чувствовал недовольство брата. 10 ноября 1825 года он писал С. А. Соболевскому: "Ты меня против брата поставил в очень неприятное положение. Теперешние наши отношения, тебе неизвестные, требуют чрезвычайной деликатности, а ты заставляешь меня ее нарушать"^*.

^* (Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина.- Л., 1951.- С. 649.)

Размолвка между братьями сильно огорчала их друзей, которые старались наладить их отношения. Во второй половине декабря 1825 года Е. А. Баратынский писал А. С. Пушкину: "За что ты Левушку называешь Львом Сергеевичем? Он тебя искренне любит и ежели по ветрености (в чем) как-нибудь провинился пред тобою - твое дело быть снисходительным. Я знаю, что ты давно на него сердишься, но долго сердиться нехорошо. Я вмешиваюсь в чужое дело, но ты простишь это моей привязанностью к тебе и твоему брату". 14 апреля 1826 года П. А. Плетнев писал А. С. Пушкину: "Твое письмо брату убийственное. У меня бы рука не поднялась так отвечать".

У нас нет сведений о том, как отразились на взаимоотношениях братьев события 14 декабря 1825 года, которые их обоих потрясли. О том, как воспринял восстание декабристов Пушкин, написано уже много. Некоторые данные сохранились и об отношении к этим событиям Льва Сергеевича. В воспоминаниях М. И. Осиповой имеется такой рассказ: "Кстати, брат Пушкина Лев, как рассказывал потом отец его, в день ареста Рылеева поехал к нему, отец случайно узнал об этом, стал усердно молиться, страшась, чтобы сын его также не был взят; и что ж, Льва Пушкина понесли лошади, он очутился на Смоленском, и когда добрался до Рылеева - тот был уже взят".

Из показаний В. К. Кюхельбекера известно, что Л. С. Пушкин участвовал в событиях 14 декабря на Сенатской площади, но пришел туда, по выражению Кюхельбекера, "из одного ребяческого любопытства". И хотя он был в это время вооружен палашом, отнятым у жандармов, его не привлекли к следствию по делу декабристов.

Есть сведения, что еще раньше А. С. Пушкин посвятил брата в свой план тайно поехать в Петербург в декабре 1825 года.

Не позднее лета 1826 года Лев Сергеевич, запутавшись в своих амурных и денежных делах, угнетенный недовольством его поведением со стороны родных и в особенности Александра Сергеевича, решил разом разрубить сложившийся узел, бросить службу в департаменте и уйти юнкером в армию. Как следует из дела № 7680а, 5 июня 1826 года Сергей Львович обратился к царю Николаю I с просьбой выдать его сыну нужные документы. Хлопоты эти заняли много времени, и вопрос о поступлении в армию был решен только к весне 1827 года.

Точное время вступления Льва Сергеевича юнкером в Нижегородский драгунский полк установить трудно. В его формулярном списке сказано, что произошло это 14 марта 1827 года. В письме Пушкина к Дельвигу от 2 марта этого года читаем: "Лев был здесь - малый проворный, да жаль, что пьет. Он задолжал у вашего Андрие (ресторатор.- Г, Д.) 400 рублей и ублудил жену гарнизонного майора. Он воображает, что имение его расстроено и что истощил всю чашу жизни. Едет в Грузию, чтоб обновить увядшую душу. Уморительно".

Вступление Л. С. Пушкина в армию совпало с внезапным нападением персов на Россию и ожесточенной русско-персидской войной. Его непосредственным начальником был близкий друг Пушкина Н. Н. Раевский-младший, а общее руководство военными действиями находилось в руках знаменитого впоследствии графа И. Ф. Паскевича-Эриванского. Пришлось ему служить и под командованием барона Розена. В действующей армии Л. C. Пушкин принял участие в ряде сражений и был неоднократно награжден орденами и другими знаками отличия.

А. С. Пушкин сильно тревожился о брате. 18 мая 1827 года он писал ему из Москвы в Тифлис: "Что ты мне не пишешь, и что не пишет ко мне твой командир? (Н. Н. Раевский.- Г. Д.) Завтра еду в Петербург увидаться с дражайшими родителями, как говорится, и устроить свои денежные дела. Из Петербурга поеду или в чужие края, то есть в Европу, или восвояси, т. е. во Псков, но вероятнее в Грузию, не для твоих прекрасных глаз, а для Раевского... Кончилась ли у вас война? видел ли ты Ермолова, и каково вам после его?"

В 1827 году Александр Сергеевич не сумел выбраться к брату на Кавказ, но сделал это в 1829 году, в мае. К этому времени Лев Сергеевич успел принять участие во многих стычках и сражениях с персами, турками, а потом и горцами.

На Кавказе Пушкин не только встретился с Львом Сергеевичем, но даже сам принял участие в боевых действиях, описав их в "Путешествии в Арзрум". Ценные детали об этом же имеются в формулярном списке Л. С. Пушкина.

Интересное и подробное описание пребывания А. С. Пушкина в гостях у брата на Кавказе, а также его участия в стычке с противником можно найти в воспоминаниях И. И. Пущина, М. В. Юзефовича и других, поэтому мы не будем их здесь повторять. Обратим внимание на другое обстоятельство.

Поездка и действия Пушкина вызвали сильное недовольство властей и самого Николая I. Дело могло получить плохой оборот, и потому Пушкин был вынужден 10 ноября 1829 года обратиться с письмом к А. X. Бенкендорфу:

"Генерал, с глубочайшим прискорбием я только что узнал, что его величество недоволен моим путешествием в Арзрум... По прибытии на Кавказ я не мог устоять против желания повидаться с братом, который служит в Нижегородском драгунском полку и с которым я был разлучен в течение 5 лет. Я подумал, что имею право съездить в Тифлис. Приехав, я уже не застал там армии. Я написал Николаю Раевскому, другу детства, с просьбой выхлопотать для меня разрешение на приезд в лагерь. Я прибыл туда в самый день перехода через Саган-Лy и, раз я уже был там, мне показалось неудобным уклониться от участия в делах, которые должны были последовать; вот почему я проделал кампанию в качестве не то солдата, не то путешественника.

Я понимаю теперь, насколько положение мое было ложно, а поведение опрометчиво; но, по крайней мере, здесь нет ничего, кроме опрометчивости. Мне была бы невыносима мысль, что моему поступку могут приписать иные побуждения".

Из переписки А. С. Пушкина 1829-1831 годов известно, что в это время он неоднократно общался с братом и оказывал ему помощь деньгами и покровительством. Он, в частности, рекомендует его своей влиятельной приятельнице Е. М. Хитрово. Поручает ему также и некоторые литературные дела. Возникает вопрос: каким образом офицер Нижегородского полка в разгар военных действий мог оказаться в столице и заниматься сугубо штатскими делами? Ответ мы находим в параграфе XIII формулярного списка Льва Сергеевича, который гласил: "Был ли в отпусках, когда и на сколько именно времени, являлся ли на срок и если просрочил, то когда именно явился и была ли причина просрочки признана уважительной". В этом параграфе сказано: "Был в 1829 г. на 4 месяца, потом высочайше продолжен этот отпуск на 2 м-ца и 14 дней, но по болезни, засвидетельствованной местным медицинским и военным начальством, просрочил 10 месяцев 15 дней".

В 1830 году в Польше вспыхнуло мощное восстание против русского царизма. Далеко не все в России правильно оценили характер этого восстания и потому резко его осудили. Среди них оказался и Лев Сергеевич, который начал просить старшего брата помочь ему перевестись из Нижегородского полка в Финляндский драгунский полк, воевавший против восставших поляков. Пушкин в связи с этим обратился с письмом к Бенкендорфу. До нас оно не дошло, но содержание его вполне проясняется благодаря ответному письму Бенкендорфа от 7 апреля 1831 года:

"Милостивый государь Александр Сергеевич.

Письмо Ваше, в коем Вы просите о переводе в действующую армию брата Вашего, поручика Нижегородского драгунского полка, я имел счастие докладывать государю императору, и его величество, приняв благосклонно просьбу Вашу, высочайше повелеть мне соизволил спросить графа Паскевича-Эриванского, может ли таковой перевод брата Вашего последовать. Приятным долгом поставляя Вас, милостивый государь, о сем уведомить, пребываю с совершенным почтением и преданностью. Ваш, милостивый государь, покорнейший слуга А. Бенкендорф. 7 апреля 1831 г.".

Можно думать, что с просьбой о содействии брату А. С. Пушкин обратился также и к Е. М. Хитрово. В его письме к ней от 8 мая 1831 года есть такое место: "Брат мой ветрогон и лентяй. Вы слишком добры, слишком любезны, принимая в нем участие. Я уже написал ему отеческое письмо, в котором, не знаю собственно за что, намылил ему голову. В настоящее время он должен быть в Грузии. Не знаю, следует ли переслать ему ваше письмо; я предпочел бы оставить его у себя".

Не без старания А. С. Пушкина Лев Сергеевич был переведен в Польскую армию. В формулярном списке это событие отмечено одной фразой: "20 мая 1831 года перемещен в Финляндский драгунский полк". Сообщая об этом П. В. Нащокину, Александр Сергеевич писал 21 июля 1831 года: "Брат мой переведен в Польскую армию. Им были недовольны за его пьянство и буянство; но это не будет иметь следствия никакого".

Не успев еще прибыть в действующую армию, Лев Сергеевич обратился к брату со следующей запиской: "Пишу тебе только два слова, да и то лишь для того, чтобы снова докучать тебе относительно денег. - Я занял у генерала Раевского 300 рублей, которые прошу тебя уплатить ему или подателю сего. Лев Пушкин. 1831. Сего 24 июля".

В Польскую армию Л. С. Пушкин попал в самый разгар ее борьбы против восставших поляков, которую те вели, начиная с ноября 1830 года. Из формулярного списка Льва Сергеевича видно, что он принимал активное участие в битвах под Пултусском, местечком Несельским, Плонском и во время преследования остатков повстанцев, отступавших к границе с Пруссией. За участие в этой кампании он был произведен в чин штабс-капитана и награжден специальным знаком отличия военного достоинства 4-й степени.

А. С. Пушкин следил за деятельностью брата и был, вероятно, в курсе событий. В письме к Е. М. Хитрово, написанном после 10 сентября 1831 года и впервые опубликованном в 1927 году, он сообщал: "Полагаю, что мой брат участвовал в штурме Варшавы, я не имею от него известий".

В формулярном списке Л. С. Пушкина сказано, что он "уволен от службы капитаном" 17 декабря 1832 года. Есть основание полагать, что увольнение это было вызвано очередными легкомысленными поступками Льва Сергеевича. В воспоминаниях Н. И. Павлищева (иногда, правда, не очень достоверных) есть указание на то, что в конце декабря 1832 года Лев Сергеевич обратился к Александру Сергеевичу с просьбой заступиться за него перед властями в связи "с исключением его из службы". Подлинник этого письма не дошел до нас, и некоторые исследователи выражают сомнение в том, что оно было, но анализ событий вполне допускает это. Возможность такого письма подтверждается и тем, что имеется письмо Льва Сергеевича брату от 21 февраля 1833 года, в котором он просит его похлопотать перед князем И. Ф. Паскевичем по случаю исключения его из службы.

Судя по всему, хлопоты эти не дали желаемых результатов. В отчаянии Лев Сергеевич решил поступить на гражданскую службу. Такой вывод можно сделать из следующего места письма А. С. Пушкина жене, посланного из Болдина в Петербург 6 ноября 1833 года:

"Что делает брат? я не советую ему идти в статскую службу, к которой он так же неспособен, как и к военной, но у него по крайней мере (...) здоровая, и на седле он все-таки далее уедет, чем на стуле в канцелярии. Мне сдается, что мы без европейской войны не обойдемся. Этот Луи- Филипп у меня как бельмо на глазу. Мы когда-нибудь да до него доберемся - тогда Лев Сергеич поедет опять пожинать, как говорит у нас заседатель, лавры и мирты. Покамест советую ему бить баклуши, занятие приятное и здоровое".

Лев Сергеевич, однако, не послушал брата, о чем свидетельствует следующая запись в его формулярном списке: "1834 г., апреля 14. Определен чиновником особых поручений по министерству внутренних дел. Июля 30-го. По прошению уволен". Как видим, служебного рвения ему хватило только на три месяца.

О последних днях служебной карьеры Льва Сергеевича в качестве чиновника особых поручений можно судить по письму А. С. Пушкина жене, отправленному из Петербурга в Полотняный завод 14 июля 1834 года: "Лев Сергеевич очень себя дурно ведет. Ни копейки денег не имеет, а в домино проигрывает у Дюме по 14 бутылок шампанского. Я ему ничего не говорю, потому что, слава богу, мужику 30 лет; но мне его жаль и досадно. Соболевский им руководствует, и что уж они делают, то господь ведает. Оба довольно пусты".

Был ли какой-нибудь разговор между братьями в это время, мы сказать не можем, но 26 июля того же года Александр Сергеевич лаконично сообщает жене: "Льва Сергеевича выпроваживаю в Грузию".

Что делал Лев Сергеевич в Грузии ровно два года, нам установить не удалось. Одно несомненно: он продолжал беспечно тратить деньги, которых не имел, и платить за него приходилось Александру Сергеевичу. Бесспорным доказательством этого являются его четыре холодных деловых письма, написанных в это время, в которых речь идет только о денежных тратах. Показав с цифрами в руках трудное материальное положение всей семьи и непомерные расходы брата, Александр Сергеевич, между прочим, писал ему 23 - 24 апреля 1835 года: "Надо надеяться, что тогда ты займешься собственными делами и потеряешь свою беспечность и ту легкость, с которой ты позволял себе жить изо дня в день. С этого времени обращайся к родителям. Я не уплатил твоих мелких карточных долгов, потому что не трудился разыскивать твоих приятелей - это им следовало обратиться ко мне".

Поняв, видимо, свое плачевное материальное положение, огорченный справедливыми упреками брата, Лев Сергеевич решил вновь вступить в военную службу. Было ли это сделано при содействии Александра Сергеевича или без его участия, мы сказать не можем, но так или иначе в формулярном списке Льва Сергеевича появляется такая запись: "1836 г., июля 13 - Определен в военную службу с чином штабс-капитана по кавалерии, с состоянием при отдельном Кавказском корпусе".

Последний раз имя Льва Сергеевича упоминается в письмах его старшего брата в конце декабря 1836 года. В письме к отцу Александр Сергеевич, в частности, писал: "Я не имею никаких известий ни от сестры, ни от Льва. Последний, вероятно, участвовал в экспедиции, и одно несомненно - что он ни убит, ни ранен. То, что он писал о генерале Розене, оказалось ни на чем не основанным. Лев обидчив и избалован фамильярностью прежних своих начальников. Генерал Розен никогда не обращался с ним, как с собакой, как он говорил, но как с штабс-капитаном, что совсем другое дело".

Это письмо к отцу дает возможность прокомментировать следующую запись в формулярном списке Льва Сергеевича: "1836 г., декабря 26. Прикомандирован к Гребенскому казачьему полку".

Можно думать, что первоначально Лев Сергеевич служил под непосредственным началом генерал-адъютанта барона Григория Владимировича Розена, но затем, повздорив с ним, был переведен в Гребенский казачий полк.

В графе X этого же формулярного списка ("Был в походах против неприятеля и в самих сражениях и когда именно") нет упоминания об участии Льва Сергеевича в экспедиции 1836 года, но есть такая запись: "1837 г. в экспедиции под начальством генерал-лейтенанта Фезии, с 20 по 21 января при движении отряда из крепости Грозный и взятии аула Селим-Гирей и окрестных хуторов, в экспедиции большой Чечни; с 23 февраля но 1 апреля в движении отряда к Шамах-Юрту и Урус-Мартену и истреблении оных". Эта запись объясняет отсутствие Льва Сергеевича при погребении брата. Имеется указаний, что об этих печальных событиях он узнал только в марте 1837 года.

П. А. Вяземский в воспоминаниях пишет: "После смерти брата Лев, сильно огорченный, хотел ехать во Францию и вызвать на роковой поединок барона Геккерна, урожденного Дантес, но приятели отговорили его от этого намерения"^*.

^* (А. С. Пушкин в воспоминаниях современников.- Т. 1.- С. 157.)

Укажем в заключение, что приведенные архивные дела дают возможность заметно расширить наши знания о жизни и деятельности Льва Сергеевича после гибели брата, о его боевых подвигах и наградах, о службе, получении чинов и прочем, вплоть до его смерти 19 июля 1852 года.

Большую ценность представляют эти дела для родословной жены Льва Сергеевича - Елизаветы Александровны и его детей Анатолия, Ольги и Марии.

Считаем целесообразным привести здесь несколько отрывков из воспоминаний современников о братьях Пушкиных.

М. А. Корф в своей "Записке о Пушкине" писал: "Брат Лев - добрый малый, но тоже довольно пустой, как отец, и рассеянный и взбалмошный, как мать, в детстве воспитывался во всех возможных учебных заведениях, меняя одно на другое чуть ли не каждые две недели, чем приобрел себе тогда в Петербурге род исторической известности, наконец, не кончив курса ни в одном, записался в какой-то армейский полк юнкером, потом перешел в статскую службу, потом опять в военную, был и на Кавказе, и помещиком, кажется - и спекулятором, а теперь не знаю где". (Написано до смерти JI. С. Пушкина.)

Из "Старой записной книжки" П. А. Вяземского: "16 июня 1853 года узнал я о смерти Льва Пушкина. С ним, можно сказать, погребены многие стихотворения брата его, неизданные, может быть, даже и незаписанные, которые он один знал наизусть. Память его была та же типография, частию потаенная и контрабандная. В ней отпечаталось все, что попадало в ящик ее. С ним сохранились бы и сделались бы известными некоторые драгоценности, оставшиеся под спудом...

Пушкин иногда сердился на брата за его стихотворческие нескромности, мотовство, некоторую невоздержанность и распущенность в поведении; но он нежно любил его родственною любовью брата, с примесью родительской строгости...

Лев, или, как слыл он до смерти, Левушка, питал к Александру некоторое восторженное поклонение. В любовь его входила, может быть, и частичка гордости. Он гордился тем, что был братом его, и такая гордость не только простительна, но и естественна и благовидна. Он чувствовал, что лучи славы брата невольно отсвечивают и на нем, что они освещают и облегчают путь ему...

Не будь он таким гулякою, таким гусаром коренным или драгуном... может быть, и он внес бы имя свое в летописи нашей литературы..."

Из воспоминаний об А. С. Пушкине А. П. Керн:

"В тот же вечер говорили о Льве, который в то время служил на Кавказе, и я, припомнив стихи, написанные им ко мне, прочитала их Пушкину... Пушкин остался доволен стихами брата и сказал очень наивно: "И он тоже очень умен..."

Из дневника А. Н. Вульф: "30 декабря (1830 г.). ...Пушкин все еще не женился, а брат его Лев уверяет, что если Гончарова не выйдет замуж за Александра, то будет его невестою...

21 марта (1842 г.). Первым удовольствием для меня была неожиданная встреча с Львом Пушкиным. На пути с Кавказа в Петербург... заехал он к нам в Тригорское навестить нас да взглянуть на могилы своей матери и брата, лежащих теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни. Обоих он не видел перед смертью и, в 1835 году расставаясь с ними, никак не думал, что так скоро в одной могиле заплачет над ними..."