Глава III. Как издавали "стихотворения Василия Пушкина"

Пушкин В.Л. Галактионов С.Д. 1822. Гравюра

Пушкин А.С. Гравюра Н.И. Уткина с оригинала Кипренского О.А. 1827

Сборник стихотворений В. Л. Пушкина единственный в его творческой биографии вышел в свет в 1822 году в Петербурге. Задуман же он был в 1812 году в Нижнем Новгороде, куда Василий Львович бежал из пылающей Москвы.

 Мой милый друг, в стране, 
 Где Волга наровне
 С брегами протекает
 И, съединясь с Окой, 
 Всю Русь обогащает
 И рыбой, и мукой, 
 Я пресмыкаюсь ныне.

...Осенью 1979 года я приехала в Нижний Новгород - теперь город Горький, надеясь в государственном архиве Горьковской области найти что-либо, относящееся к истории этого издания, к ее началу.

Я знала, что там хранятся некоторые материалы, связанные с В. Л. Пушкиным. В "Записках краеведов" 1975 года сотрудник архива Н. И. Купреянова рассказала

о начатом 19 сентября 1825 года деле Сергачевского уездного суда "по обвинению г.г. Пушкиных (Василия и Сергея Львовичей.-Я. М.) о произношении якобы дворовым человеком Дмитрием Лисиным похвальных слов, относящихся к деланию фальшивой монеты". В этом же сборнике за 1977 год была еще одна публикация - А. Г. Исаев описал альбом нижегородского помещика Д. А. Остафьева, в котором есть автографы и В. Л. Пушкина, и А. С. Пушкина. (Об этом чрезвычайно интересном альбоме, переданном в Пушкинский дом, мы еще будем говорить.)

Мясник

Хотелось думать, что это не все. А вдруг? К сожалению, беседа с Ниной Илларионовной Купреяновой, картотеки и описи архива, с которыми она дала мне ознакомиться, убедили меня, что материалов о литературной деятельности В. Л. Пушкина в 1812 году в Нижнем Новгороде здесь больше нет. И все же я попросила дела Нижегородской городской думы, губернского правления, канцелярии губернатора, дворянского депутатского собрания - хотелось представить себе быт и жизнь города, в котором оказался мой герой. Я перелистывала бесконечные листы в толстых папках: крестьянин Василий Ерофеев украл вино с судна нижегородского мещанина Букина; рабочие люди не явились на работу по договору для доставки соли; трактиры "отпираемы и запираемы были в узаконенные часы"; солдаты избили купца Кадашевцева; прапорщик Деревяшкин признался в убийстве двух извозчиков; крестьяне сел Кемар и Коноплянки Княгининской округи подрались из-за спорных покосов сена; привлекались к ответственности зачинщики возмущения крестьян помещицы Мусиной-Пушкиной по поводу чрезмерных поборов вотчинным начальником Куничкиным; наводились справки о беглых Федоре и Иване Михайловых, о беглом дворовом человеке Степане Никитине, о беглой крестьянке Марье Петровой... Порой мне казалось, что я читаю "Мертвые души", знаменитое лирическое отступление о крепостных крестьянах.

Почтальон и градский страж

В папках были и документы, отражающие быт военного времени: с купцов и мещан Нижнего Новгорода собирались пожертвования на содержание ополчения; лучшие кузнечные, столярные и сапожные мастера изготовляли седла для кавалерии; росли цены на поставляемые для армии сукна; врачебная управа подавала рапорт о количестве привитой предохранительной оспы; в губернском правлении в шкафах выставлялись образцы вещей, которые принимались для пожертвования в армию; по предписанию главнокомандующего иностранцы были взяты на учет... Вот в какой город с его каждодневными делами, заботами и происшествиями приехал в 1812 году В. Л. Пушкин.

Василий Львович был не единственным москвичом, оказавшимся во время нашествия французов в Нижнем Новгороде. Сюда переехали многие ведомства и канцелярии. Здесь находились Апраксины, Бибиковы, другие видные московские семейства. Здесь была "вся Москва". Квартир не хватало, приходилось устраиваться в тесных комнатах, избах. Все были опечалены пожарами в Москве; многие тревожились за своих близких, сражающихся с неприятелем.

 И путешественник залетный,
 Перекрахмаленный нахал
 В гостях улыбку возбуждал
 Своей осанкою заботной... 

А. Пушкин

Но вскоре, однако, жизнь москвичей потекла по-прежнему шумно и весело - обеды, балы, маскарады были, пожалуй, еще оживленнее из-за неустроенности быта. К. Н. Батюшков в одном из писем набросал несколько колоритных сцен из жизни москвичей в Нижнем Новгороде: на площади "между телег и колясок толпились московские франты и красавицы, со слезами вспоминая о бульваре"; на патриотическом обеде у Архаровых "от псовой травли до подвигов Кутузова все дышало любовью к отечеству"; на балах и маскарадах "наши красавицы, осыпав себя бриллиантами и жемчугами, прыгали до первого обморока в кадрилях французских, во французских платьях, болтая по-французски бог знает как, и проклинали врагов наших". Упомянул К. Н. Батюшков и В. Л. Пушкина, привычно включившегося в светскую суету: на ужинах "Василий Львович, забыв утрату книг, стихов и белья, забыв о Наполеоне, гордящемся на стенах древнего Кремля, отпускал каламбуры, достойные лучших времен Французской монархии, и спорил до слез с Муравьевым о преимуществе французской словесности".

Нужно ли говорить о том, что Василий Львович в Нижнем Новгороде по-прежнему жил литературой, писал и читал басни, мадригалы, дружеские послания, восхищал всех своими экспромтами? Поэзия помогала ему забыть о горестях и невзгодах. Даже свое скудное житье он поэтически воспринимал как образ бытия поэта:

 Теперь пред целым светом
 Могу и я сказать, 
 Что я живу поэтом: 
 Рублевая кровать, 
 Два стула, стол дубовый, 
 Чернильница, перо - 
 Вот все мое добро!

Церковь Спаса на бору

В. Л. Пушкин нашел в Нижнем Новгороде близкое ему литературное общество. Сюда приехал Н. М. Карамзин. В тяжелые дни для Отечества, дни военных бедствий, он продолжал работать над "Историей государства Российского". Из Москвы в Нижний Новгород перебрался и историк Н. Н. Бантыш-Каменский. Этот семидесятипятилетний старик, потеряв имущество и библиотеку, вывез московский архив, в котором хранились драгоценные исторические документы. Н. Н. Бантыш-Каменского сопровождал его помощник по архиву историк А. Ф. Малиновский. В Нижнем Новгороде оказались также московский литератор С. Н. Глинка, поэт Ю. А. Нелединский- Мелецкий, автор и сейчас известной песни "Выйду я на реченьку". Приехал в Нижний Новгород и Батюшков, - болезнь помешала ему сразу же отправиться на поля сражений. По преданию, в Нижнем Новгороде он написал свое стихотворение "Разлука", которое выучивалось наизусть, переписывалось в альбомы и, будучи переложенным на музыку, пелось в обеих столицах, и в уездных городах:

 Гусар, на саблю опираясь, 
 В глубокой горести стоял...

В. Л. Пушкин часто встречался в Нижнем Новгороде с московскими литераторами, и, по-видимому, в дружеском общении с ними и возник у него замысел напечатать свои стихотворения. Однако осуществление задуманного предприятия растянулось на многие годы. О всех перипетиях издания "Стихотворений Василия Пушкина" рассказывают его письма и переписка его друзей.

Вид Вознесенского монастыря

1 ноября 1818 года В. Л. Пушкин писал П. А. Вяземскому: "Нынешнею зимою я печатаю непременно мои стихотворения - все почти собрано и готово"^*.

^* (ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр 2611, л. 61 об.)

Итак, только спустя шесть лет Василий Львович подготовил к печати свои стихотворения. Понять его медлительность можно: он был не скор на дела; к тому же после событий 1812 года нужно было из Нижнего Новгорода вернуться в Москву, устроить заново свой дом; еще была вечная занятость в круговороте московской жизни, наезды в Петербург, литературные битвы, "Арзамас"...

Москвич В. Л. Пушкин, а вернее, его друзья решили печатать сборник в Петербурге. Переговоры, денежные дела (а денег у Василия Львовича не было) заняли еще около трех лет.

В 1821 году издание было поручено А. И. Тургеневу. Но так как он не торопился начинать эту работу, П. А. Вяземский - сначала по просьбе Василия Львовича, а потом и по собственной инициативе - стал настойчиво напоминать ему об этом, укорять его, предлагать организовать подписку. В письмах, которые следовали одно за другим, Петр Андреевич советовал, как ускорить дело, рассказывал о том, что удалось сделать ему самому:

"Позаботься о сочинениях Пушкина: право, грешно! Тебе же они им и поручены!

2 августа 1821 года. Москва".

"Я уже Карамзиным жалуюсь о твоем бездействии в рассуждении манускриптов <...> В. Л. Пушкина! Вели напечатать тысячу билетов для подписки по десяти рублей; пришли несколько сотен сюда. Решись, где печатать; лучше всего в вашей новой Дидотовской типографии.

18 августа 1821 года. Москва".

"Я приготовил короткое донесение публике об издании в свет Василия Львовича; пришлю в четверг. А ты, между тем, приготовь все нужное и решись где печатать, по чем сдавать экземпляр и прочее. Стыдно нам не вынести его на руках к бессмертию.

21 августа 1821 года. Москва"^*.

^* (Остафьевский архив князей Вяземских, т. И, с. 195, 200, 202.)

В статье "Об издании стихотворений В. Л. Пушкина", о которой упомянул П. А. Вяземский в этом письме, говорилось, что стихотворения московского поэта "давно уже известны любителям Русской поэзии". Отмечая связь В. Л. Пушкина с поэтической школой Н. М. Карамзина и И. И. Дмитриева, Петр Андреевич обратил внимание на такие его достоинства, как тонкий вкус и чистота слога, которые "должны почесться истинными заслугами, им оказанными Русской словесности". Поставив В. Л. Пушкина в "избранное число тех поклонников муз, которых стихотворные занятия сделались вместе и лучшим наслаждением их жизни и неоспоримым правом на благосклонность и уважение просвещенных соотечественников"^*, автор статьи предлагал его сочинения вниманию читателей.

^* (Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. I, с. 71.)

Разносчик с корзинами

Статья Вяземского, однако, не сразу увидела свет. Недовольный проволочками А. И. Тургенева, он даже высказал мысль поручить издание В. К. Кюхельбекеру, который находился в это время в тяжелом материальном положении, с тем чтобы ему поступал десятый процент от выручки. Но Кюхельбекер определился на службу к генералу А. П. Ермолову, и эта идея отпала. Тогда Вяземский снова стал писать Тургеневу, просить его не откладывать дела в долгий ящик, выражая недовольство его бездеятельностью. Даже В. Л. Пушкин решился напомнить Тургеневу о себе и своих стихотворениях. 9 октября 1821 года он писал ему:

"Надеясь на дружбу вашу, почтеннейший Александр Иванович, и осмеливаюсь напомнить вам о моих стихотворениях. Сделайте одолжение, уведомьте меня, что с ними делается? Начинается ли подписка, и скоро ли начнется тиснение? Я полагаю, что цензура их печатать дозволила, и прошу вас убедительно не оставить меня в таком случае"^*.

^* (Остафьевский архив князей Вяземских, т. II, с. 215.)

Разносчик книг и сочинитель

Хлопоты и напоминания заставили Тургенева "сдвинуться с места". Он нашел издателя стихотворений - П. А. Плетнева, поэта и критика, того самого Плетнева, который был другом А. С. Пушкина, а потом стал издателем "Евгения Онегина". Но коль скоро сам Тургенев по-прежнему принимал участие в издании, Вяземский не оставлял его своими письмами, по-прежнему бранил и требовал установить непосредственную свою связь с Плетневым:

"...лучше всего, введи меня в сношение с Плетневым; тут мы и запоем:

Заплетися, плетень, заплетися!

А с тобой только петь: "Расплетися!" С ним в два мига все устроим"^*.

^* (Остафьевский архив князей Вяземских, т. II, с. 221.)

Раздраженный Тургенев, соглашаясь передать эту просьбу новому издателю, сердито заметил, что из-за всего этого ему, "право, некогда садить цветы в нашей литературе". Но Вяземский был невозмутим и снова писал Тургеневу. Из Москвы в Петербург на почтовых переправлялись письма с вопросами о ходе издания, с призывами не оставлять его:

"Похлопочите, добрые люди! Василий Львович все- таки наш: на трубах наших повит и нашими мечами вскормлен"^*.

^* (Остафьевский архив князей Вяземских, т. II, с. 232.)

Отправили в Петербург и портрет сочинителя, который должен был украсить книгу.

Изданием стихотворений В. Л. Пушкина живо интересовались Карамзин и Дмитриев, о нем справлялся у Вяземского А. С. Пушкин, находившийся в то время в Кишиневе.

Плетнев с усердием взялся за дело. О том, насколько он вошел в подробности издания, свидетельствует его письмо к П. А. Вяземскому:

"Осмеливаюсь у вашего превосходительства испрашивать разрешения па следующие пункты в разсуждении издания Стихотворений В. Л. Пушкина:

I

По расчету Сленина печатных листов выйдет около 13. Ежели напечатать 1200 экз., то надобно употребить бумаги 30 слишком стоп. Когда купить простой бумаги, то надобно за всю заплатить около 450 рублей: если же взять веленевой, то около 600 рублей. Прошу вас назначить которую предпочесть бумагу для такого щеголя, каков Василий Львович.

II

В типографии у Греча за набор за лист берут по 35 руб. Можно ли переменить сию типографию на другую, если уже известно, что все гораздо хуже его, хотя и дешевле. У Греча весь набор будет стоить 455 руб.

III

Как прикажете поступать и от кого получить деньги, чтобы рассчитываться с купцами и типографщиками? Если вашему превосходительству угодно будет доставить мне разрешение, хотя через Оленина, то я приступаю к печатанию.

Редактор Стихотворений В. Л. П. Плетнев"^*.

^* (ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 2004, л. 3.)

Плетневу удалось намного продвинуть ход издания вперед, но тут вновь возникли денежные затруднения. В письме к П. А. Вяземскому от 6 января 1822 года он с присущей ему добросовестностью и обстоятельностью и вместе с тем с чувством юмора отчитывался о ходе издания:

"Я обязан писать вам о деле занимательном; я должен дать вам отчет о ходе издания Стихотворений того,

 Кто нам Опасного Соседа
 Искусным написал пером; 
 Кого завидным мне венком
 И Арзамасская беседа
 Не отказалась наградить; 
 Кто дружество умел ценить
 Дороже славы стихотворной - 
 И кто теперь, судьбе покорный, 
 Не покидая свой диван, 
 Глядит с подагрой выписною, 
 Как подают ему стакан 
 Или с лекарством, иль с водою.

Издание очень скоро кончится, если только начнется. Я с своей стороны все сделал. Объявление напечатано (хотя и с ошибками: но есть ли у нас без ошибок книги?); типография приискана, бумага выбрана"^*. Но, сообщив затем, что "билетов роздано очень много" - двадцать С. Л. Пушкину, пятнадцать А. Ф. Воейкову, девять А. И. Тургеневу, пять А. А. Дельвигу, а сверх того двадцать пять послано в Варшаву И. М. Фовицкому и двести в Москву П. А. Вяземскому, - П. А. Плетнев замечал; "Все дело остановилось за безделицей:

^* (Плетнев П. А. Сочинения и переписка, т. III. Спб., 1885, с. 383.)

 Никто ни за один билет
 Не шлет монеты мне ходячей: 
 А где наличных денег нет - 
 Удача будет неудачей".

После шутливого стихотворения на издательскую тему в письме была названа цифра, достаточная для задуманного предприятия, - две тысячи рублей. Эта сумма должна была, по мнению Плетнева, окупиться, так как "при появлении книги найдется много охотников иметь ее - и тогда к славе автора в придачу пойдут и деньги".

Денежный вопрос был улажен благодаря всеобщим хлопотам и в Москве, и в Петербурге. На издание подписался Карамзин. Он организовал подписку среди членов императорской фамилии, среди петербургских литераторов. 11 января 1822 года Н. И. Гнедич писал Вяземскому:

"Пролейте бальзам в сердце Василия Львовича: подписка на издание стихотворений его - в ходу. Вчера и я у Николая Михайловича умножил число его субскрибентоф"^*.

^* (ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 5084, л. 102 об.)

Однако возникло новое затруднение. О нем Плетнев сообщал Вяземскому в письме от 17 июля 1822 года: цензурный комитет не разрешил пропустить "Послания к Д. В. Дашкову", в котором сочинитель признавался, что он с восторгом читает повесть Вольтера "Кандид", и эпиграмму, начинающуюся словами "Лишился я жены, любовницы, коня". Цензура настаивала на своем решении, и выпуск сборника, таким образом, оказался под угрозой.

Любопытно, что цензором В. Л. Пушкина был И. О. Тимковский, известный своей строгостью и мелочными придирками. Это он не пропустил пушкинскую "Русалку". И это о нем писал А. С. Пушкин:

 Тимковский царствовал - и все твердили вслух, 
 Что в свете не найдешь ослов подобных двух.

Вяземского взбесила глупость цензурных требований. Он возмущенно писал, что если у чиновников цензурного комитета нет совести, то им все же не мешает вспомнить об истории, этой "поздней совести правителей и народов"^*. В. Л. Пушкина же, по выражению Петра Андреевича, "пот прошиб и он дал тягу", не помышляя о единоборстве с цензурой. "Я писал к Плетневу несколько раз и доставил ему требуемые госп. цензором поправки, - признавался Василий Львович и тут же с тревогой спрашивал: ничего в ответ не имею и не знаю, что делается с моими стихотворениями?"^** Карамзин писал 25 сентября 1822 года из Царского Села в Москву Дмитриеву:

^* (Остафьевский архив князей Вяземских, т. II, с. 272.)

^** (ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 2611, л. 129 об.)

"Я жаловался на излишнюю строгость цензоров князю А. Н. Голицыну и сказывал ему о немилости их к невинным творениям нашего любезного Василия Львовича. Между тем слышу, что манускрипт уже в типографии: авось напечатают, к удовольствию автора и читателей"^*.

^* (Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. Спб., 1866, с. 337.)

Благодаря заступничеству Карамзина, затруднение с цензурой было улажено. Остановились на компромиссном решении: стих с "женой, любовницей, конем" не был пропущен; упоминание "Кандида" осталось...

 Простите, скромные диваны,
 Свидетели нескромных сцен!
 Простите хитрости, обманы,
 Беда мужей, забава жен!

Н. Карамзин

Наконец, собрание стихотворений В. Л. Пушкина вышло в свет. Вот она, эта книга, украшенная портретом сочинителя: "Стихотворения Василия Пушкина. Санкт-Петербург. В типографии Департамента Народного Просвещения. 1822". Здесь же на титульном листе - эпиграф: "Се sont icy mes fantasies, par les quelles je ne tasche point a donner a connoistre les choses, mais moy. Montaigne"^*.

^* ("Вот плоды моего воображения. Я совсем не хотел с их помощью дать понятие о вешах. а только о себе самом. Монтень" (фр.).)

В. Л. Пушкин разделил сборник на три части. Сначала - послания. При этом послание "К В. А. Жуковскому" по достоинству заняло первое место - ведь именно оно было первым ударом по литературным противникам-шишковистам. Далее следовали послания к Д. В. Дашкову, к П. А. Вяземскому (о них, об их месте в литературной борьбе 1810-х годов мы также уже говорили). И здесь же - послание к друзьям-арзамасцам, где Василий Львович напоминал о своих заслугах в сражениях с литературными староверами:

 Вы вспомните о том, что первый, может быть, 
 Осмелился глупцам я правду говорить; 
 Осмелился сказать хорошими стихами, 
 Что автор без идей, трудяся над словами, 
 Останется всегда невеждой и глупцом. 
 Я злого Гашпара* убил одним стихом, 
 И, гнева не боясь варягов беспокойных, 
 В восторге я хвалил писателей достойных.

^* (Гашпар - герой поэмы А. А. Шаховского "Расхищенные шубы". Этим именем В, Л. Пушкин называет и самого А. А. Шаховского.)

Послания к приятелю Василия Львовича Ф. И. Толстому, С. Л. Пушкину - "брату и другу", родственнику П. И. Приклонскому, "Ответ именинника на поздравление друзей" воссоздают атмосферу непринужденного дружеского общения, веселья, шутки.

 Граф Толстой и князь Гагарин, 
 Наш Остафьевский боярин, 
 Ржевский, Батюшков - Парни, 
 Расцветают ваши дни! 
 Вам все шутки - мне ж все горе, 
 И моя подагра вскоре
 Ушибет меня, друзья, 
 Жалкий именинник я!

Во второй части сборника - басни, излюбленный

В. Л. Пушкиным жанр, который, как он считал, лучше всего ему удавался; недаром эта часть вместила больше всего стихотворений и в свою очередь подразделяется на две книги (в каждой - по двенадцать басен).

В баснях (многие из них - переводы Лафонтена и Флориана) Василий Львович следует за "русским Лафонтеном" - так он называл Дмитриева. Это изящные сценки, легко и непринужденно написанные. Вот одна из них - "Кузнечик":

 Кузнечик, в мураве густой
 Скрываясь, мотыльком прельщался, 
 Который с одного цветочка на другой 
 Порхал, резвился, любовался
 И майским утром и собой. 
 Лазурь и золото блистали 
 На крыльях мотылька и взоры привлекали.

Кузнечик завидует мотыльку, сетуя на свою безвестность и некрасивость. Но вдруг:

 Мальчишки резвые красавцем овладели, 
 И он поиман под платком.

Бедняжка-мотылек раздавлен, а кузнечик говорит:

 Я, право, мотыльку завидовал напрасно
 И вижу, что блистать на свете сем опасно!

Автор заключает басню сентенцией:

 Всего полезнее, чтоб счастливо прожить, 
 Скрывать свой уголок и неизвестным быть.

Другие басни В. Л. Пушкина содержат подобные же поучения. Читатели сборника его стихотворений узнавали, что "тот счастлив, кто живет на свете осторожно" ("Лев больной и лисица"), "веселость денег мне дороже во сто крат" ("Сапожник и его сват"), "в старости не ум, а сердце нужно нам" ("Старый лев и звери"), "в любви разлука нам опаснее всего" ("Соловей и малиновка").

 У нас в провинции нарядней нет Любови! 
 По моде с ног до головы: 
 Наколки, цвет лица, помаду, зубы, брови -
 Все получает из Москвы!

В. Жуковский

Думается, что, когда А. С. Пушкин вместе с Н. М. Языковым пародировал творения И. И. Дмитриева, он мог вспоминать и басни дядюшки, который был его подражателем. В самом деле прописные истины, утверждаемые Василием Львовичем ("В несчастье познаем мы истинных друзей", "Лисицы хитрые опаснее волков" и т. д.), приходят на память, когда читаешь насмешливые нравоучительные четверостишия его племянника, одно из которых мы приводим ниже:

 Справедливость пословицы
 Одна свеча избу лишь слабо освещала; 
 Зажгли другую, - что ж? изба светлее стала. 
 Правдивы древнего речения слова: 
 Ум хорошо, а лучше два.

Впрочем, иногда читатели "Стихотворений Василия Пушкина" встречали в его баснях и нечто иное:

 От старика и до ребенка
 Все заняты умы в столичных городах: 
 Тот проживается, тот копит, богатится
 И в страшных откупах; 
 Другой над картами трудится; 
 Заботы, происки о лентах, о чинах; 
 Никто не думает о ближних, о друзьях; 
 Жена пред мужем лицемерит, 
 А муж перед женой - и до того дошло, 
 Что брату брат не верит. 
 ("Сурок и щегленок")

Однако сатира на нравы у Василия Львовича, как правило, лишена социальной остроты, и, разумеется, эти произведения не идут ни в какое сравнение с баснями его современника И. А. Крылова, к которому сам он всегда относился с должным пиететом.

В раздел "Басни" В. Л. Пушкин включил свои стихотворные сказки. Они действительно близки к басенному жанру. Так, в "Кабуде-путешественнике" длинная история путешествия осла и его хозяина рассказана лишь для того, чтобы прийти к выводу:

 ...кто поехал в путь ослом, 
 Ослом и возвратится.

В сказке "Красавица в шестьдесят лет" в сатирическом духе очерчивается характер старой кокетки, которая

 ...в зеркале себя увидев невзначай, 
 Сказала, прослезясь: "Веселие, прощай! 
 Как зеркала переменились!"

То же можно сказать и о "Были" и "Догадливой жене". Что же касается сказки "Людмила и Услад", то в ней есть и басенное нравоучение (собака дает красавице урок верности), есть и разговорность дружеского послания - В. Л. Пушкин начинает свое произведение обращением к К. Н. Батюшкову (ему это произведение посвящено):

 Аполлоном вдохновенный, 
 Друг любезный и поэт, 
 Ты, прощаясь, дал совет, 
 Чтоб, на скуку осужденный, 
 Коротал я длинный час, 
 И свободными стихами
 Я беседовал с друзьями.

И балладные мотивы в духе В. А. Жуковского также здесь присутствуют. Можно даже говорить о некоторой перекличке текстов. У Жуковского в "Светлане":

 Улыбнись, моя краса, 
 На мою балладу; 
 В ней большие чудеса, 
 Очень мало складу.

У Василия Львовича:

 Обожаемый сердцами, 
 Пол прекрасный, не сердись! 
 Я невинен. Улыбнись! 
 Ведь не грех шутить стихами! 
 Лжец и сказочник все то ж
 Знают все, что сказка ложь.

Заключает сборник раздел "Смесь" - здесь элегии, песни, романсы, эпиграммы, мадригалы, стихи в альбом, буриме, подражания. Сюда включены и патриотическое послание "К жителям Нижнего Новгорода", и сатира "Вечер", где начертаны забавные портреты Скопидомова, Вралева, Надутова, и стихотворение "Суйда", в котором воспеваются прелести сельского уединения. В поэтических мелочах, в стихотворениях "на случай" сказался дар В. Л. Пушкина - салонного стихотворца. В них отразился и его добродушный характер, и его жизненная философия. В стихотворении "На случай шутки А. М. Пушкина, который утверждал, что я умер" Василий Львович писал, что он действительно давно умер для шума и утех, для амура и карточной игры, но для других радостей остался жить:

 Но я живу для искренних моих друзей, 
 Душе и сердцу милых; 
 Живу еще для муз, и в хижине моей
 Не знаю скуки я, не вижу дней унылых.

Сборник стихотворений В. Л. Пушкина, столь долго готовившийся к печати и наконец все-таки вышедший в свет, обрадовал сочинителя и его друзей, несмотря на то, что лучшее произведение - "Опасный сосед" - по известным причинам не было в него включено. Василий Львович с радостью преподносил свою книгу. (Мне довелось видеть его надпись на экземпляре, подаренном неизвестному лицу, который хранится в библиотеке русской поэзии И. Н. Розанова в Государственном музее А. С. Пушкина: "В знак искреннейшего почитания и преданности от сочинителя"). Можно не сомневаться в том, что все друзья Василия Львовича получили его "Стихотворения". Послал он их и в Кишинев племяннику. Однако А. С. Пушкин считал - и считал справедливо, - что произведения дяди - вчерашний день русской литературы. Он не мог не замечать их подражательного характера прежде всего по отношению к Дмитриеву, творчество которого также ушло в прошлое. Поэтому А. С. Пушкин писал 6 февраля 1823 года из Кишинева Вяземскому:

"...дядя прислал мне свои стихотворения - я было хотел написать об них, кое-что, более для того, чтоб ущипнуть Дмитриева, нежели чтоб порадовать нашего старосту; да невозможно; он так глуп, что язык не повернется похвалить его и не сравнивая с экс-министром - Доратом".

"Стихотворения Василия Пушкина" все же не остались незамеченными. В "Трудах высочайше утвержденного Вольного общества любителей российской словесности" (а Василий Львович был связан и с этим петербургским обществом) появилась статья "О стихотворениях В. Л. Пушкина", где отмечалось, что они уже до выхода ' из печати были известны читающей публике. Далее в академических традициях цитировалась статья П. А. Вяземского "Об издании стихотворений В. Л. Пушкина", помещенная в свое время в "Сыне Отечества", и "Опыт краткой истории русской литературы" Н. И. Греча, где говорилось: "Его стихотворения отличаются легкостью, правильностью и приятностью слога, благородными мыслями и чувствованиями"^*.

^* (Труды высочайше утвержденного Вольного общества любителей российской словесности, ч. XX. Спб., 1822, с. 214 217.)

Приятель В. Л. Пушкина П. И. Шаликов поместил восторженную рецензию в "Московских ведомостях":

"Сии Стихотворения показывают Автора Европейского, напитанного чтением классических творений во всех тех родах, которым поэт наш посвятил лиру свою. Слог его выработан, вкус верен, тон - важный или шутливый всегда благороден, плавность, гармония и механизм стихов достойны подражания".

 Она с улыбкою сказала -
 "Мадам Лe-Бур шлет всякий год
 Мне кучу иностранных мод, 
 Но дорога несносно стала".

В. Пушкин

"Для славы литературы нашей должно желать, - заканчивает свою рецензию П. И. Шаликов, - чтобы гораздо чаще выходили у нас такие книжки, которые оцениваются знатоками не по числу листов, но по другому достоинству, и которые заслуживают известное преимущество быть в руках у каждого человека со вкусом и просвещением"^*.

^* (Московские ведомости, 1822, № 102, 23 декабря, с. 3198.)

Отметим, что с рецензией П. И. Шаликова соседствовали и другие газетные сообщения. Читая их, мы погружаемся в новости, с которыми знакомились подписчики "Московских ведомостей" в субботу 23 декабря 1822 года. Из Лондона, Парижа, с испанской границы, из Швейцарии поступали сведения о политических событиях и частных происшествиях.

Из Лондона сообщали, что "несколько французских бродяг сделало удачную высадку на остров Порто Рико и под названием Боиквы объявило его республикою".

Из Парижа информировали о том, что "королевским повелением приказано набрать 40000 рекрутов", что "три испанца, принадлежавшие к партии неумеренных либералов", получили повеление выехать из столицы Франции в 24 часа, что "полицейский суд потребовал книгопродавца, издавшего "Систему гражданского общества" барона Гольдбаха, к ответу как человека, вооружающегося на религию и народную нравственность". Были и такие известия:

"На одном бале в Пуатье трое молодых людей, разгоряченные вином, вздумали большую часть пирожного посыпать порошком из Шпанских мух. Две молодые девушки скоро почувствовали самые ужасные действия сего бездельничества и только самая скорая помощь могла спасти их".

Из Италии с прискорбием извещали:

"Князь Гардерберг, государственный канцлер прусского короля, скончался от паралича в Генуе, где он пользовался морскими банями".

Обзор событий по Российской империи начинался с Москвы: в Успенском соборе по случаю высокоторжественного дня рождения императора была служба; состоялось собрание московской практической коммерческой академии; Московский императорский университет объявлял благодарность за приношения в пользу Новосильского уездного училища.

Из Астрахани и Евпатории сообщали о прибывших туда купеческих судах.

Отдел "Объявлений" предлагал читателям заказать платье по вкусу последней парижской моды у портного Гнута, прибывшего из Парижа; купить в книжных лавках "Плутарховы сравнительные жизнеописания славных мужей" и "Курс анатомии, сочиненный доктором медицины и хирургии, оператором, членом разных ученых обществ, профессором, статским советником и кавалером Е. Мухиным"; приобрести "имение расстоянием от Москвы в 70 верстах сельцо Воробьево, в коем по ревизии 25 душ"; или же посмотреть "покойную карету зеленой краски", которую отдавали за сходную цену. На выбор были "серой арабской породы 6 лет жеребец", "новая пелеринка и немного поношенный салоп, собольего меху", разное соленье - "грузди, грибки и огурчики", "французский кухмистер, отличного качества", "лакей, видный собой, он же хороший башмачник и сапожник". Можно было также получить двадцать пять рублей награждения за сбежавшего пятимесячного легавого щенка, "белого с кофейными на голове пятнами и ушами такого же цвета, из которых левое рябовато".

В эту своеобразную рекламу вписывается помещенная вслед за статьей "О делании кирпичей посредством гнета" рецензия П. И. Шаликова "О стихотворениях Василия Львовича Пушкина".

Книга В. Л. Пушкина органично включалась в быт его времени. Казалось бы, то же самое можно сказать и о книгах любого автора, о сочинениях А. С. Пушкина. Читатели великого поэта также знакомились с тем, какие имения, кареты, салопы можно было купить, каких лакеев и кухмистеров нанять, однако это не мешало им восхищаться его романтическими поэмами, переписывать его стихотворения, зачитываться его романом "Евгений Онегин". Все это так. Но произведения А. С. Пушкина ценны для нас и вне этого бытового контекста. Сочинения же его дяди интересны сегодня не столько сами по себе, сколько своей связью с бытом времени, тем, что стоит за ними, - а стоит за ними, как и за фигурой В. Л. Пушкина, история, быт и литературная жизнь пушкинской эпохи. В этом отношении примечательна и рассказанная нами история публикации "Стихотворений Василия Пушкина", отраженная в переписке его друзей. В ней - и техника издательского дела, и цензурные требования, и литературный портрет В. Л. Пушкина, и взаимоотношения объединенных дружбой к нему литераторов - П. А. Вяземского, Н. М. Карамзина, П. А. Плетнева, А. И. Тургенева, И. И. Дмитриева,- то есть опять-таки литературный быт XIX века. Но что такое литературный быт?