1824

65. А. А. Бестужеву

Конечно, я на тебя сердит и готов с твоего позволения браниться хоть до завтра. Ты напечатал именно те стихи, об которых я просил тебя: ты не знаешь, до какой степени это мне досадно. Ты пишешь, что без трех последних стихов элегия не имела бы смысла. Велика важность! а какой же смысл имеет: Как ясной влагою полубогиня грудь - воздымала? или: с болезнью и мольбой Твои глаза, и проч.? Я давно уже не сержусь за опечатки, но в старину мне случалось забалтываться стихами, и мне грустно видеть, что со мною поступают, как с умершим, не уважая ни моей воли, ни бедной собственности. Это простительно Воейкову, но et tu autem, Brute!^* Гнедич шутит со мной шутки в другом роде. Он разгласил, будто бы все новые стихи, обещанные мною Я. Толстому, проданы уже ему, Гнедичу. Толстой написал мне письмо пресухое, в котором он справедливо жалуется на мое легкомыслие, отказался от изданиямоих стихотворений, уехал в Париж, и мне об нем нет ни слуху ни духу. Он переписывается с тобою в "Сыне отечества"; напиши ему слово обо мне, оправдай меня в его глазах да пришли его адрес. Повторяю тебе в последний раз мои пени и просьбы и обнимаю тебя sans rancune^** и с благодарностью за все остальное - прозу и стихи. Ты - все ты: то есть мил, жив, умен. Баратынский - прелесть и чудо, "Признание" - совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий, хотя бы наборщик клялся мне евангелием поступать со мною милостивее. Рылеева "Войнаровский" несравненно лучше всех его "Дум", слог его возмужал и становится истинно-повествовательным, чего у нас почти еще нет. Дельвиг - молодец. Я буду ему писать. Готов христосоваться с тобой стихами, но сделай милость... пощади. Прощай, мой милый Walter! Туманского вчера и сегодня я не видал и письма твоего не отдавал. Он славный малый, но, как поэта, я не люблю его. Дай бог ему премудрости.

^* (и ты, Брут (лат.).)

^** (без злопамятства (франц.).)

А. П.

1824. 12 янв. Одесса.

66. Ф. В. Булгарину

С искренней благодарностью получил я 1-й № "Северного архива", полагая, что тем обязан самому почтенному издателю, с тем же чувством видел я снисходительный ваш отзыв о татарской моей поэме. Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут быть и должны быть уважаемы. Вы очень меня обяжете, если поместите в своих листках здесь прилагаемые две пьесы. Они были с ошибками напечатаны в "Полярной звезде", отчего в них и нет никакого смысла. Это в людях беда не большая, но стихи не люди. Свидетельствую вам искреннее почтение.

Пушкин.

Одесса. 1 февраля 1824 г.

67. Л. С. Пушкину

Так как я дождался оказии, то и буду писать тебе спустя рукава. Н. Раевский здесь. Он о тебе привез мне недостаточные известия; зачем ты с ним чинился и не поехал повидаться со мною? денег не было? после бы сочлись - а иначе бог знает когда сойдемся. Ты знаешь, что я дважды просил Ивана Ивановича о своем отпуске чрез его министров - и два раза воспоследовал всемилостивейший отказ. Осталось одно - писать прямо на его имя - такому-то, в Зимнем дворце, что против Петропавловской крепости, не то взять тихонько трость и шляпу и поехать посмотреть на Константинополь. Святая Русь мне становится невтерпеж. Ubi bene ibi patria^*. А мне bene там, где растет трин-трава, братцы. Были бы деньги, а где мне их взять? что до славы, то сю в России мудрено довольствоваться. Русская слава льстить может какому-нибудь В. Козлову, которому льстят и петербургские знакомства, а человек немного порядочный презирает и тех и других. Mais pourquoi chantais-tu?^** на сей вопрос Ламартина отвечаю - я пел, как булочник печет, портной шьет, Козлов пишет, лекарь морит - за деньги, за деньги, за деньги - таков я в наготе моего цинизма. Плетнев пишет мне, что "Бахчисарайский фонтан" у всех в руках. Благодарю вас, друзья мои, за ваше милостивое попечение о моей славе! благодарю в особенности Тургенева, моего благодетеля; благодарю Воейкова, моего высокого покровителя и знаменитого друга! Остается узнать, раскупится ли хоть один экземпляр печатный теми, у которых есть полные рукописи; но это безделица - поэт не должен думать о своем пропитании, а должен, как Корнилович, писать с надеждою сорвать улыбку прекрасного пола. Душа моя, меня тошнит с досады - на что ни взгляну, все такая гадость, такая подлость, такая глупость - долго ли этому быть? Кстати о гадости - читал я "Федру" Лобанова - хотел писать на нее критику, не ради Лобанова, а ради маркиза Расина - перо вывалилось из рук. И об этом у вас шумят, и это называют ваши журналисты прекраснейшим переводом известной трагедии г. Расина! Voulez-vous decouvrir la trace de ses pas^*** - надеешься найти

^* (Где хорошо, там и отечество (лат.).)

^** (Но почему ты пел? (франц.))

^*** (Хотите вы отыскать следы его шагов (франц.).)

 Тезея жаркий след иль темные пути -

мать его в римфу! вот как все переведено. А чем же и держится Иван Иванович Расин, как не стихами, полными смысла, точности и гармонии! План и характеры "Федры" верх глупости и ничтожества в изобретении - Тезей не что иное, как первый Мольеров рогач; Ипполит, le superbe, le fier Hypolite - et meme un peu farouche^*. Ипполит, суровый скифский (- - -) - не что иное, как благовоспитанный мальчик, учтивый и почтительный -

^* (надменный, гордый Ипполит - даже несколько дикий (франц.).)

 D'un mensonge si noir* .... и проч.

^* (Столь черной ложью (франц.).)

прочти всю эту хваленую тираду и удостоверишься, что Расин понятия не имел об создании трагического лица. Сравни его с речью молодого любовника Паризины Байроновой, увидишь разницу умов. А Терамен аббат и сводник - Vous-meme ou seriez vous etc...^* - вот глубина глупости! С Рылеевым мирюсь - "Войнаровский" полон жизни. Что Кюхля? Дельвигу буду писать, но, если не успею, скажи ему, чтоб он взял у Тургенева "Олега вещего" и напечатал. Может быть, я пришлю ему отрывки из "Онегина"; это лучшее мое произведение. Не верь Н. Раевскому, который бранит его - он ожидал от меня романтизма, нашел сатиру и цинизм и порядочно не расчухал.

^* (Где были бы вы сами и т. д. (франц.).)

68. А. А. Бестужеву

Ты не получил, видно, письма моего. Не стану повторять то, чего довольно и на один раз. О твоей повести в "Полярной звезде" скажу, что она не в пример лучше (то есть занимательнее) тех, которые были напечатаны в прошлом годе, et с'est beaucoup dire^*. Корнилович славный малый и много обещает - но зачем пишет он для снисходительного внимания милостивой государыни NN и ожидает ободрительной улыбки прекрасного пола для продолжения любопытных своих трудов? Все это старо, ненужно и слишком уже пахнет шаликовскою невинностию. Булгарин говорит, что Н. Бестужев отличается новостию мыслей. Можно бы с большим уважением употреблять слово мысли. Арабская сказка прелесть; советую тебе держать за ворот этого Сенковского. Между поэтами не вижу Гнедича, это досадно; нет и Языкова - и его жаль; (похабный) мадригал А. Родзянки можно бы оставить покойному Нахимову; вчера - - - люблю и мыслю поместят со временем в грамматику для примера бессмыслицы. Плетнева "Родина" хороша, Баратынский - чудо - мои пиесы плохи. Вот тебе и все о "Полярной".

^* (и это много значит (франц.).)

Радуюсь, что мой "Фонтан" шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины.

 Aux douces loix des vers je pliais les accents 
      De sa bouche aimable et nai've*.

^* (

 К нежным законам стиха я приноровлял звуки
      Ее милых и бесхитростных уст (франц.).

)

Впрочем, я писал его единственно для себя, а печатаю потому, что деньги были нужны.

Третий пункт и самый нужный с эпиграфом без церемонии: ты требуешь от меня десятка пиес, как будто у меня их сотни. Едва ли наберу их и пяток, да и то не забудь моих отношений с цензурой. Даром у тебя брать денег не стану; к тому же я обещал Кюхельбекеру, которому, верно, мои стихи нужнее, нежели тебе. Об моей поэме нечего и думать - если когда-нибудь она и будет напечатана, то, верно, не в Москве и не в Петербурге. Прощай, поклон Рылееву, обними Дельвига, брата и братью.

8 февр. 1824.

69. П. А. Вяземскому

От всего сердца благодарю тебя, милый европеец, за неожиданное послание или посылку. Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого. Одно меня затрудняет, ты продал все издание за 3000 р., а сколько ж стоило тебе его напечатать? Ты все-таки даришь меня, бессовестный! Ради Христа, вычти из остальных денег, что тебе следует, да пришли их сюда. Расти им не за чем. А у меня им не залежаться, хоть я, право, не мот. Уплачу старые долги и засяду за новую поэму. Благо я не принадлежу к нашим писателям 18-го века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола.

Жду с нетерпением моего "Фонтана", то есть твоего предисловия. Недавно прочел я твои давешние замечания на Булгарина, это лучшая из твоих полемических статей. "Жизни Дмитриева" еще не видал. Но, милый, грех тебе унижать нашего Крылова. Твое мнение должно быть законом в нашей словесности, а ты по непростительному пристрастию судишь вопреки своей совести и покровительствуешь черт знает кому. И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова; все его сатиры - одного из твоих посланий, а все прочее первого стихотворения Жуковского. Ты его когда-то назвал Le poete de notre civilisation^*, быть так, хороша наша civilisation!

^* (Поэт нашей цивилизации (франц.).)

Твое поручение отыскать тебе дом обрадовало меня несказанно. Дело не к спеху, однако изволь изъяснить мне потолковее, что такое в начале лета и не дорого. Лев Нарышкин, с которым я уж об этом говорил, уезжает в чужие края в начале лета. Он нанимает здесь дом, за 500 р. в месяц, и дачу не очень помню за сколько. Я бы советовал тебе для детей нанять дачу, потому что в городе пыль несносна. Буду еще хлопотать; впрочем, твоего слишком дорого не понимаю; ты деньги все ведь истратишь, если не на то, так на другое. Жду ответа. С. Волконского здесь еще нет.

8 марта 1824.

Одесса.

70. И. Н. Инзову (?)

Je vous envoie, General, les 360 roubles que je vous dois depuis si longtemps; veuillez recevoir mes sinceres remerciements, quant aux excuses, je n'ai pas le courage de vous en faire. Je suis confus et humilie de n'avoir pu jusqu 'a present vous payer cette dette - le fait est que je crevais de misere.

Agreez, General, les assurances de mon profond respect.

(Перевод:

Посылаю вам, генерал, 360 рублей, которые я вам уже так давно должен; прошу принять мою искреннюю благодарность. Что касается извинений, у меня не хватает смелости вам их принести. - Мне стыдно и совестно, что до сих пор я не мог уплатить вам этот долг - я погибал от нищеты.

Примите, генерал, уверения в моем глубочайшем уважении.)

71. Л. С. Пушкину

Вот что пишет ко мне Вяземский:

"В "Благонамеренном" читал я, что в каком-то ученом обществе читали твой "Фонтан" еще до напечатания. На что это похоже? И в Петербурге ходят тысяча списков с него - кто ж после будет покупать; я на совести греха не имею и проч.".

Ни я. Но мне скажут: а какое тебе дело? ведь ты взял свои 3000 р. - а там хоть трава не расти. - Все так, но жаль, если книгопродавцы, в первый раз поступившие по-европейски, обдернутся и останутся в накладе - да вперед невозможно и мне будет продавать себя с барышом. Таким образом, обязан я за все про все - друзьям моей славы - черт их возьми и с нею; тут смотри, как бы с голоду не околеть, а они кричат слава! Видишь, душа моя, мне на всех вас досадно; требую от тебя одного: напиши мне, как "Фонтан" расходится - или запишусь в графы Хвостовы и сам раскуплю половину издания. Что это со мною делают журналисты! Булгарин хуже Воейкова - как можно печатать партикулярные письма - мало ли, что мне приходит на ум в дружеской переписке - а им бы все и печатать. Это разбой; решено: прерываю со всеми переписку - не хочу с ними иметь ничего общего. А они, глупо ругай или глупо хвали меня - мне все равно - их ни в грош не ставлю, а публику почитаю наравне с книгопродавцами - пусть покупают и врут, что хотят.

1 апреля 1824.

Письмо это доставит тебе Синявин, адъютант графа Воронцова, славнейший малый, мой приятель; он доставит тебе обо мне все сведения, которых только пожелаешь. Мне сказывали, что ты будто собираешься ко мне; куда тебе! Разве на казенный счет да в сопровождении жандарма. Пиши мне. Ни ты, ни отец ни словечка не отвечаете мне на мои элегические отрывки - денег не шлете - а подрываете мой книжный торг. Куда хорошо.

72. П. А. Вяземскому

Сейчас возвратился из Кишинева и нахожу письма, посылки и "Бахчисарай". Не знаю, как тебя благодарить; "Разговор" прелесть, как мысли, так и блистательный образ их выражения. Суждения неоспоримы. Слог твой чудесно шагнул вперед. Недавно прочел я и "Жизнь Дмитриева"; все, что в ней рассуждение - прекрасно. Но эта статья tour de force et affaire de parti^*. Читая твои критические сочинения и письма, я и сам собрался с мыслями и думаю на днях написать кое-что о нашей бедной словесности, о влиянии Ломоносова, Карамзина, Дмитриева и Жуковского. Авось и тисну; тогда du choc des opinions jaillira de l'argent^**. Знаешь ли что? твой "Разговор" более писан для Европы, чем для Руси. Ты прав в отношении романтической поэзии. Но старая (- - -) классическая, на которую ты нападаешь, полно существует ли у нас? это еще вопрос. Повторяю тебе перед евангелием и святым причастием, что Дмитриев, несмотря на все старое свое влияние, не имеет, не должен иметь более весу, чем Херасков или дядя Василий Львович. Разве он один представляет в себе классическую нашу словесность, как Мордвинов заключает в себе одном всю русскую оппозицию? и чем он классик? где его трагедии, поэмы дидактические или эпические? разве классик в посланиях к Севериной да в эпиграммах, переведенных из Гишара? - Мнения "Вестника Европы" не можно почитать за мнения, на "Благонамеренного" сердиться невозможно. Где же враги романтической поэзии? где столпы классические? Обо всем этом поговорим на досуге. Теперь поговорим о деле, то есть о деньгах. Слёнин предлагает мне за "Онегина", сколько я хочу. Какова Русь, да она в самом деле в Европе - а я думал, что это ошибка географов. Дело стало за цензурой, а я не шучу, потому что дело идет о будущей судьбе моей, о независимости - мне необходимой. Чтоб напечатать Онегина, я в состоянии - - - то есть или рыбку съесть, или (- - -) сесть. Дамы принимают эту пословицу в обратном смысле. Как бы то ни было, готов хоть в петлю. Кюхельбекеру, Матюшкину, Верстовскому усердный мой поклон, буду немедленно им отвечать. Брата я пожурил за рукописную известность "Бахчисарая". Каков Булгарин и вся братья! Это не соловьи-разбойники, а грачи-разбойники. Прости, душа - да пришли мне денег.

^* (чудо ловкости и дело партийное (франц.).)

^** (от столкновения мнений посыплются деньги (франц.).)

А. П.

Ты не понял меня, когда я говорил тебе об оказии - почтмейстер мне в долг верит, да мне не верится.

73. В. К. Кюхельбекеру (?)

...читая Шекспира и библию, святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте и Шекспира. - Ты хочешь знать, что я делаю - пишу пестрые строфы романтической поэмы - и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я еще встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать qu'il ne peut exister d'etre intelligent Createur et regulateur^*, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к песчастию, более всего правдоподобная.

^* (что не может быть существа разумного, творца и правителя (франц.).)

74. А. И. Казначееву

Почтенный Александр Иванович! Будучи совершенно чужд ходу деловых бумаг, не знаю, вправе ли отозваться на предписание его сиятельства. Как бы то ни было, надеюсь на вашу снисходительность и приемлю смелость объясниться откровенно насчет моего положения.

Семь лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником. Эти семь лет, как вам известно, вовсе для меня потеряны. Жалобы с моей стороны были бы но у места. Я сам заградил себе путь и выбрал другую цель. Ради бога не думайте, чтоб я смотрел на стихотворство с детским тщеславием рифмача или как на отдохновение чувствительного человека: оно просто мое ремесло, отрасль честной промышленности, доставляющая мне пропитание и домашнюю независимость. Думаю, что граф Воронцов не захочет лишить меня ни того, ни другого.

Мне скажут, что я, получая 700 рублей, обязан служить. Вы знаете, что только в Москве или Петербурге можно вести книжный торг, ибо только там находятся журналисты, цензоры и книгопродавцы; я поминутно должен отказываться от самых выгодных предложений единственно по той причине, что нахожусь за 2000 верст от столиц. Правительству угодно вознаграждать некоторым образом мои утраты, я принимаю эти 700 рублей пе так, как жалование чиновника, но как паек ссылочного невольника. Я готов от них отказаться, если не могу быть властен в моем времени и занятиях. Вхожу в эти подробности, потому что дорожу мнением графа Воронцова, так же как и вашим, как и мнением всякого честного человека.

Повторяю здесь то, что уже известно графу Михаилу Семеновичу: если бы я хотел служить, то никогда бы не выбрал себе другого начальника, кроме его сиятельства; но, чувствуя свою совершенную неспособность, я уже отказался от всех выгод службы и от всякой надежды на дальнейшие успехи в оной.

Знаю, что довольно этого письма, чтоб меня, как говорится, уничтожить. Если граф прикажет подать в отставку, я готов; но чувствую, что, переменив мою зависимость, я много потеряю, а ничего выиграть не надеюсь.

Еще одно слово: Вы, может быть, не знаете, что у меня аневризм. Вот уж 8 лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство которого угодно доктора. Ужели нельзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая, верно, не продлится.

Свидетельствую вам глубокое почтение и сердечную преданность.

75. А. И. Казначееву

Je suis bien fache que mon conge vous ait fait tant de peine, et 1'affliction que vous m'en temoignez me touche sincerement. Quant a la crainte que vous avez relative ment aux suites que ce conge peut avoir, je ne la crois pas i'ondee. Que regretterais-je - est-ce ma carriere manquee? C'est une idee a laquelle j'ai eu le temps de me resigner. - Sont-ce mes appointements? - Puisque mes occupations litteraires peuvent me procurer plus d'argent il est tout naturel de leur sacrifier des occupations de mon service. Vous me parlez de protection et d'amitie. Deux choses incompatibles; je ne puis ni ne veux pretendre a l'amitie du C-te Woronzof, encore moins, a sa protection: rien que je sache ne degrade plus que le patronage, et j'estime trop cet homme pour vouloir m'abaisser devant lui. La-dessus j'ai des prejuges democratiques qui valent bien les prejuges de l'orgueil de l'Aristocratie.

Je suis fatigue de dependre de la digestion bonne ou mauvaise de tel et tel chef, je suis ennuye d'etre traite dans ma patrie avec moins d 'egard que le premier galopin anglais qui vient у promener parmi nous sa platitude et son baragouin.

Je n'aspire qu'a l'independance - pardonnez-moi le mot en faveur de la chose - a force de courage et de perseverance je finirai par en jouir. J 'ai deja vaincu ma repugnance d'ecrire et de vendre mes vers pour vivre - le plus grand pas est fait. Si je n'ecris encore que sous 1'influence capricieuse de 1'inspiration, les vers une fois ecrits je ne les regarde plus que comme une marchandise a tant la piece. - Je ne concois pas la consternation de mes amis (je ne sais pas trop ce que с'est que mes amis).

Il n'y a pas de doute que le C-te Woronzof qui est un homme d'esprit saura me donner le tort dans 1'opinion du public - triomphe tres flatteur et dont je le laisserai jouir tout a son gre vu que je me soucie tout autant de l'opinion de ce public que du blame et de 1'admiration de nos journaux.

(Перевод:

Мне очень досадно, что отставка моя так огорчила вас, и сожаление, которое вы мне по этому поводу высказываете, искренно меня трогает. Что касается опасения вашего относительно последствий, которые эта отставка может иметь, то оно не кажется мне основательным. О чем мне жалеть? О своей неудавшейся карьере? С этой мыслью я успел уже примириться.

О моем жаловании? Поскольку мои литературные занятия дают мне больше денег, вполне естественно пожертвовать им моими служебными обязанностями и т. д. Вы говорите мне о покровительстве и о дружбе. Это две вещи несовместимые. Я не могу, да и не хочу притязать на дружбу графа Воронцова, еще менее на его покровительство: по-моему, ничто так не бесчестит, как покровительство; а я слишком уважаю этого человека, чтобы желать унизиться перед ним. На этот счет у меня свои демократические предрассудки, вполне стоящие предрассудков аристократической гордости.

Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей тупостью и своей тарабарщиной.

Единственное, чего я жажду, это - независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства, я в конце концов добьюсь ее. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это, - самый трудный шаг сделан. Если я еще пишу по вольной прихоти вдохновения, то, написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку. - Не могу понять ужаса своих друзей (не очень-то знаю, кто они - эти мои друзья).

Несомненно, граф Воронцов, человек неглупый, сумеет обвинить меня в глазах света: победа очень лестная, которою я позволю ему полностью насладиться, ибо я столь же мало забочусь о мнении света, как о брани и о восторгах наших журналов.)

76. П. А. Вяземскому

Жена твоя приехала сегодня, привезла мне твои письма и мадригал Василия Львовича, в котором он мне говорит: ты будешь жить с княгинею прелестной; не верь ему, душа моя, и не ревнуй. Письма твои обрадовали меня по многим отношениям: кажется, ты успокоился после своей эпиграммы. Давно бы так! Критики у нас, чувашей, не существует, палки как-то неприличны; о поединке и смех и грех было и думать: то ли дело цып-цып или цыц-цыц. Пришли мне эпиграмму Грибоедова. В твоей неточность: и визг такой; должно писк. Впрочем, она прелестна. То, что ты говоришь насчет журнала, давно уже бродит у меня в голове. Дело в том, что на Воронцова нечего надеяться. Он холоден ко всему, что не он; а меценатство вышло из моды. Никто из нас не захочет великодушного покровительства просвещенного вельможи, это обветшало вместе с Ломоносовым. Нынешняя наша словесность есть и должна быть благородно-независима. Мы одни должны взяться за дело и соединиться. Но беда! мы все лентяй на лентяе - материалы есть, материалисты есть, но ou est le cul de plomb qui poussera ca?^* где найдем своего составителя, так сказать, своего Каченовского? (в смысле Милонова - что для издателя хоть "Вестника Европы", не надобен тут ум, потребна только (- - -)). Еще беда: ты Sectaire^**, а тут бы нужно много и очень много терпимости; я бы согласился видеть Дмитриева в заглавии нашей кучки, а ты уступишь ли мне моего Катенина? отрекаюсь от Василья Львовича; отречешься ли от Воейкова? Еще беда: мы все прокляты и рассеяны по лицу земли - между нами сношения затруднительны, нет единодушия; золотое кстати поминутно от нас выскользает. Первое дело: должно приструнить все журналы и держать их в решпекте - пичего легче б не было, если б мы были вместе и печатали бы завтра, что решили бы за ужином вчера; а теперь сообщай из Москвы в Одессу замечание на какую-нибудь глупость Булгарина, отсылай его к Бирукову в Петербург и печатай потом через два месяца в revue des bevues^*** Нет, душа моя Асмодей, отложим попечение, далеко кулику до Петрова дня - а еще дале бабушке до Юрьева дня.

^* (где тот свинцовый зад, который будет толкать все это (франц.).)

^** (сектант (франц.).)

^*** (обозрении промахов (франц.).)

Радуюсь, что мог услужить тебе своей денежкой, сделай милость, не торопись. С женою отошлю тебе 1-ую песнь "Онегина". Авось с переменой министерства она и напечатается - покамест мне предлагают за второе издание "Кавказского пленника" 2000 рублей. Как думаешь? согласиться? Третье ведь от нас не ушло.

Прощай, милый; пишу тебе вполпьяна и в постеле - отвечай.

77. Л. С. Пушкину

13 июня.

Ты спрашиваешь моего мнения насчет булгаринского вранья - черт с ним. Охота тебе связываться с журналистами на словах, как Вяземскому на письме. Должно иметь уважение к самому себе. Ты, Дельвиг и я можем все трое плюнуть на сволочь нашей литературы - вот тебе и весь мой совет. Напиши мне лучше что-нибудь о "Северных цветах" - выйдут ли и когда выйдут? С переменою министерства ожидаю и перемены цензуры. А жаль..... la coupe etait pleine^*. Бируков и Красовский невтерпеж были глупы, своенравны и притеснительны. Это долго не могло продлиться. На каком основании начал свои действия дедушка Шишков? Не запретил ли он "Бахчисарайский фонтан" из уважения к святыне Академического словаря и неблазно составленному слову водомет? Шутки в сторону, ожидаю добра для литературы вообще и посылаю ему лобзание не яко Иуда-Арзамасец, но яко Разбойник-Романтик. Попытаюсь толкнуться ко вратам цензуры с первою главой или песнью "Онегина". Авось пролезем. Ты требуешь от меня подробностей об "Онегине" - скучно, душа моя. В другой раз когда-нибудь. Теперь я ничего не пишу; хлопоты другого рода. Неприятности всякого рода; скучно и пыльно. Сюда приехала княгиня Вера Вяземская, добрая и милая баба - но мужу был бы я больше рад. Жуковского я получил. Славный был покойник, дай бог ему царство небесное! Слушай, душа моя, деньги мне нужны. Продай на год "Кавказского пленника" за 2000 р. Кому бишь? Вот перемены: И путник оживает - и пленник. Остановлял он долго взор - вперял он любопытный взор. И уповательным мечтам - И упоительным. Не много ... ей дней - ночей - ради бога. Прощай.

^* (чаша была переполнена (франц.).)

78. П. А. Вяземскому

Я ждал отъезда Трубецкого, чтоб написать тебе спустя рукава. Начну с того, что всего ближе касается до меня. Я поссорился с Воронцовым и завел с ним полемическую переписку, которая кончилась с моей стороны просьбою в отставку. Но чем кончат власти, еще неизвестно. Тиверий рад будет придраться; а европейская молва о европейском образе мыслей графа Сеяна обратит всю ответственность на меня. Покамест не говори об этом никому. А у меня голова кругом идет. По твоим письмам к княгине Вере вижу, что и тебе и кюхельбекерно и тошно; тебе грустно по Байроне, а я так рад его смерти, как высокому предмету для поэзии. Гений Байрона бледнел с его молодостию. В своих трагедиях, не выключая и Каина, он уже не тот пламенный демон, который создал "Гяура" и "Чильд-Гарольда". Первые две песни "Дон Жуана" выше следующих. Его поэзия видимо изменялась. Он весь создан был навыворот; постепенности в нем не было, он вдруг созрел и возмужал - пропел и замолчал; и первые звуки его уже ему не возвратились - после 4-ой песни Child Harold Байрона мы не слыхали, а писал какой-то другой поэт с высоким человеческим талантом. Твоя мысль воспеть его смерть в 5-ой песне его Героя прелестна - но мне не по силам - Греция мне огадила. О судьбе греков позволено рассуждать, как о судьбе моей братьи негров, можно и тем и другим желать освобождения от рабства нестерпимого. Но чтобы все просвещенные европейские народы бредили Грецией - это непростительное ребячество. Иезуиты натолковали нам о Фемистокле и Перикле, а мы вообразили, что пакостный народ, состоящий из разбойников и лавочников, есть законнорожденный их потомок и наследник их школьной славы. Ты скажешь, что я переменил свое мнение. Приехал бы ты к нам в Одессу посмотреть на соотечественников Мильтиада и ты бы со мною согласился. Да посмотри, что писал тому несколько лет сам Байрон в замечаниях на Child Harold - там, где он ссылается на мнение Фовеля, французского консула, помнится, в Смирне. - Обещаю тебе, однако ж, вирши на смерть его превосходительства.

Хотелось мне с тобою говорить о перемене министерства. Что ты об этом думаешь? я и рад и нет. Давно девиз всякого русского есть чем хуже, тем лучше. Оппозиция русская, составившаяся, благодаря русского бога, из наших писателей, каких бы то ни было, приходила уже в какое-то нетерпение, которое я исподтишка поддразнивал, ожидая чего-нибудь. А теперь, как позволят Фите Глинке говорить своей любовнице, что она божественна, что у ней очи небесные и что любовь есть священное чувство, вся эта сволочь опять угомонится, журналы пойдут врать своим чередом, чины своим чередом, Русь своим чередом - вот как Шишков сделает всю обедню (- - -). С другой стороны деньги, "Онегин", святая заповедь Корана - вообще мой эгоизм. Еще слово: я позволил брату продать второе издание "Кавказского пленника". Деньги были нужны - а (как я говорил) 3-е издание от нас не уйдет. Да ты пакостишь со мною: даришь меня и связываешься черт знает с кем. Ты задорный издатель - а Гнедич хоть и не выгодный приятель, зато уж копейки не подарит и смирно себе сидит, не бранясь ни с Каченовским, ни с Дмитриевым.

А. П.

Пришли же и ты мне стихов.

79. А. А. Бестужеву

Милый Бестужев, ты ошибся, думая, что я сердит на тебя - лень одна мне помешала отвечать на последнее твое письмо (другого я не получил). Булгарин другое дело. С этим человеком опасно переписываться. Гораздо веселее его читать. Посуди сам: мне случилось когда-то быть влюблену без памяти. Я обыкновенно в таком случае пишу элегии, как другой ........... Но приятельское ли дело вывешивать напоказ мокрые мои простыни? Бог тебя простит! по ты острамил меня в нынешней "Звезде" - напечатав три последние стиха моей элегии; черт дернул меня написать еще кстати о "Бахчисарайском фонтане" какие-то чувствительные строчки и припомнить тут же элегическую мою красавицу. Вообрази мое отчаяние, когда увидел их напечатанными. Журнал может попасть в ее руки. Что ж она подумает, видя, с какой охотою беседую об ней с одним из петербургских моих приятелей. Обязана ли она знать, что она мною не названа, что письмо распечатано и напечатано Булгариным - что проклятая Элегия доставлена тебе черт знает кем - и что никто не виноват. Признаюсь, одной мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики. Голова у меня закружилась. Я хотел просто напечатать в "Вестнике Европы" (единственном журнале, на которого не имею права жаловаться), что Булгарин не был вправе пользоваться перепискою двух частных лиц, еще живых, без согласия их собственного. Но, перекрестясь, предал это все забвению. Отзвонил, и с колокольни долой. Мне грустно, мой милый, что ты ничего не пишешь. Кто ж будет писать? М. Дмитриев да А. Писарев? хороши! если бы покойник Байрон связался браниться с полупокойником Гёте, то и тут бы Европа не шевельнулась, чтоб их стравить, поддразнить или окатить холодной водой. Век полемики миновался. Для кого же занимательно мнение Дмитриева о мнении Вяземского или мнение Писарева о самом себе? Я принужден был вмешаться, ибо призван был в свидетельство М. Дмитриевым. Но больше не буду. "Онегин" мой растет. Да черт его напечатает - я думал, что цензура ваша поумнела при Шишкове - а вижу, что и при старом по-старому.- Если согласие мое, не шутя, тебе нужно для напечатания "Разбойников", то я никак его не дам, если не пропустят жид и харчевни (скоты! скоты! скоты!), а попа - к черту его. Кончу дружеской комиссией - постарайся увидеть Никиту Всеволожского, лучшего из минутных друзей моей минутной младости. Напомни этому милому, беспамятному эгоисту, что существует некто А. Пушкин, такой же эгоист и приятный стихотворец. Оный Пушкин продал ему когда-то собрание своих стихотворений за 1000 р. ассигнациями. Ныне за ту же цепу хочет у него их купить. Согласится ли Аристипп Всеволодович? Я бы в придачу предложил ему мою дружбу mais il l`a depuis longtemps, d'ailleurs ca ne fait que 1000 roubles^*. Покажи ему мое письмо. Мужайся - дай ответ скорей, как говорит бог Иова или Ломоносова.

^* (но он располагает ею уже давно, вообще же дело идет только о 1000 рублях (франц.).)

29 июня 1824.

Одесса.

80. П. А. Вяземскому

Французы ничуть не ниже англичан в истории. Если первенство чего-нибудь да стоит, то вспомните, что Вольтер первый пошел по новой дороге - и внес светильник философии в темные архивы истории. Роберт-сои сказал, что если бы Вольтер потрудился указать на источники своих сказаний, то бы он, Робертсон, никогда не написал своей "Истории". 2-е, Лемонте есть гений 19-го столетия - прочтп его "Обозрение царствования Людовика XIV", и ты поставишь его выше Юма и Робертсона. Рабо де Сент Этьен - дрянь.

5 июля 1824.

Одесса.

Век романтизма не настал еще для Франции - Лавинь бьется в старых сетях Аристотеля - он ученик трагика Вольтера, а не природы.

Tous les recueils de poesies nouvelles dites Romanti-ques sont la honte de la litterature francaise^*.

^* (все сборники новых стихов, именуемых романтическими - позор для французской литературы (франц.).)

Ламартин хорош в "Наполеоне", в "Умирающем поэте" - вообще хорош какой-то повой гармонией.

Никто более меня не любит прелестного Andre Chenier - но он из классиков классик - от него так и несет древней греческой поэзией.

Вспомни мое слово: первый гений в отечестве Расина и Буало ударится в такую бешеную свободу, в такой литературный карбонаризм, что что твои немцы - а покамест поэзии во Франции менее, чем у нас.

81. А. И. Тургеневу

Вы уж узнали, думаю, о просьбе моей в отставку; с нетерпеньем ожидаю решения своей участи и с надеждой поглядываю на ваш север. Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением, я мог дождаться больших неприятностей и своей просьбой предупредил его желания. Воронцов - вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое. Старичок Инзов сажал меня под арест всякий раз, как мне случалось побить молдавского боярина. Правда - но зато добрый мистик в то же время приходил меня навещать и беседовать со мною об гишпанской революции. Не знаю, Воронцов посадил ли бы меня под арест, но уж, верно, не пришел бы ко мне толковать о конституции Кортесов. Удаляюсь от зла и сотворю благо: брошу службу, займусь рифмой. Зная старую вашу привязанность к шалостям окаянной музы, я было хотел прислать вам несколько строф моего "Онегина", да лень. Не знаю, пустят ли этого бедного "Онегина" в небесное царствие печати; на всякий случай попробую. Последняя перемена министерства обрадовала бы меня вполне, если бы вы остались на прежнем своем месте. Это истинная потеря для нас, писателей; удаление Голицына едва ли может оную вознаградить. Простите, милый и почтенный! Это письмо будет вам доставлено княгиней Волконской, которую вы так любите и которая так любезна. Если вы давно не видались с ее дочерью, то вы изумитесь правоте и верности прелестной ее головы. Обнимаю всех, то есть весьма немногих - целую руку К. А. Карамзиной и княгине Голицыной constitutionnelle ou anti-constitutionnelle, mais tou-jours adorable comme la liberte^*.

^* (конституционалистке или антиконституционалистке, но всегда обожаемой, как свобода (франц.).)

А. П.

14 juillet^*.

^* (14 июля (франц.).)

82. П. А. Вяземскому

За что ты меня бранишь в письмах к своей жене? за отставку? то есть за мою независимость? За что ты ко мне не пишешь? Приедешь ли к нам в полуденную пыль? Дай бог! но поладишь ли ты с здешними властями - это вопрос, на который отвечать мне не хочется, хоть и можно бы. Кюхельбекер едет сюда - жду его с нетерпением. Да и он ничего ко мне не пишет; что он не отвечает на мое письмо? Дал ли ты ему "Разбойников" для "Мнемозины"? - Я бы и из "Онегина" переслал бы что-нибудь, да нельзя: все заклеймено печатью отвержения. Я было хотел сбыть с рук "Пленника", но плутня Ольдекопа мне помешала. Он перепечатал "Пленника", и я должен буду хлопотать о взыскании по законам. Прощай, моя радость. Благослови, преосвященный владыко Асмодей.

15 июля.

83. В. Л. Давыдову (?)

С удивлением слышу я, что ты почитаешь меня врагом освобождающейся Греции и поборником турецкого рабства. Видно, слова мои были тебе странно перетолкованы. Но что бы тебе пи говорили, ты не должен был верить, чтобы когда-нибудь сердце мое недоброжелательствовало благородным усилиям возрождающегося народа. Жалея, что принужден оправдываться перед тобою, повторяю и здесь то, что случалось мне говорить касательно греков.

Люди по большой части самолюбивы, беспонятны, легкомысленны, невежественны, упрямы; старая истина, которую все-таки не худо повторить. Они редко терпят противуречие, никогда не прощают неуважения; они легко увлекаются пышными словами, охотно повторяют всякую новость; и, к ней привыкнув, уже не могут с нею расстаться.

Когда что-нибудь является общим мнением, то глупость общая вредит ему столь же, сколько единодушие ее поддерживает. Греки между европейцами имеют гораздо более вредных поборников, нежели благоразумных друзей. Ничто еще не было столь народно, как дело греков, хотя многие в их политическом отношении были важнее для Европы.

84. В. Л. Давыдову (?)

...de Constantinopole - un tas de gueux timides, voleurs et vagabonds qui n'ont pu meme soutenir le premier feu de la mauvaise mousqueterie turque, formerait une singuliere troupe dans l`armee du Comte Vitgenstein. Quant a ce qui regarde les officiers, iis sont pires que les soldats. Nous avons vu ces nouveaux Leonidas dans les rues d'Odessa et de Kichinev - plusieurs nous sont personnellement connus, nous certifions leur complete nullite - ils ont trouve l'art d'etre insipides, meme au moment ou leur conversation devait interesser tout europeen - aucune idee de l'art militaire, nul point d'honneur, nul enthousiasme - les francais et les russes qui se trouvent ici leur marquent un mepris dont ils ne sont que trop dignes, ils supportent tout meme les coups de baton avec un sang-froid digne de Themistocle. Je ne suis ni un barbare ni un apotre de 1'Alcoran, la cause de la Grece m'interesse vivement, с'est pour cela meme que je m'indigne en voyant ces miserables revetus du ministere sacre de defenseurs de la liberte -

(Перевод:

...из Константинополя - толпа трусливой сволочи, воров и бродяг, которые не могли выдержать даже первого огня дрянных турецких стрелков, составила бы забавный отряд в армии графа Витгенштейна. Что касается офицеров, то они еще хуже солдат. Мы видели этих новых Леонидов на улицах Одессы и Кишинева - со многими из них лично знакомы, мы можем удостоверить их полное ничтожество - они умудрились быть болванами даже в такую минуту, когда их рассказы должны были интересовать всякого европейца - ни малейшего понятия о военном деле, никакого представления о чести, никакого энтузиазма - французы и русские, которые здесь живут, выказывают им вполне заслуженное презрение; они все сносят, даже палочные удары, с хладнокровием, достойным Фемистокла. Я не варвар и не проповедник Корана, дело Греции вызывает во мне горячее сочувствие, именно поэтому-то я и негодую, видя, что на этих ничтожных людей возложена священная обязанность защищать свободу.)

85. И. С. Деспоту-Зеновичу

Александр Пушкин сердечно благодарит Игнатия Семеновича Зеновича за его заочное гостеприимство. Он оставляет его дом, искренно сожалея, что не имел счастия познакомиться с почтенным хозяином.

8 августа 1824.

86. А. Н. Вульфу

 Здравствуй, Вульф, приятель мой! 
 Приезжай сюда зимой 
 Да Языкова поэта 
 Затащи ко мне с собой 
 Погулять верхом порой, 
 Пострелять из пистолета. 
 Лайон, мой курчавый брат 
 (Не михайловский приказчик), 
 Привезет нам, право, клад... 
 Что? - бутылок полный ящик. 
 Запируем уж, молчи! 
 Чудо - жизнь анахорета! 
 В Троегорском до ночи, 
 А в Михайловском до света; 
 Дни любви посвящены, 
 Ночью царствуют стаканы, 
 Мы же - то смертельно пьяны, 
 То мертвецки влюблены. 

В самом деле, милый, жду тебя с отверстыми объятиями и с откупоренными бутылками. Уговори Языкова да отдай ему мое письмо; так как я под строгим присмотром, то если вам обоим заблагорассудится мне отвечать, пришли письма под двойным конвертом на имя сестры твоей Анны Николаевны.

До свиданья, мой милый.

А. П.

87. П. А. Вяземскому

Мой милый, наконец ты подал голос - деловую записку твою получил исправно - вот тебе ответ. Ольдекоп украл и соврал; отец мой никакой сделки с ним не имел. Доверенность я бы тебе переслал; но погоди; гербовая бумага в городе, должно взять какое-то свидетельство в городе - а я в глухой деревне. Если можно без нее обойтись, то начни действия, единственный, деятельный друг! По письму дяди вижу, что княгиня Вера Федоровна к тебе приехала; ты ничем не достоин своей жены (разве стихами, да и тех уж не пишешь). Немедленно буду к ней писать; я все хотел наверное знать место ее пребывания. En attendant mettez moi a ses pieds et dites lui qu'elle est une ame charmante^*. О моем житье-бытье ничего тебе не скажу - скучно, вот и все.

^* (А покамест передай, что я припадаю к ее стопам, и скажи, что она - прелестная душа (франц.).)

Каков граф Воронцов?

 Полу-герой, полу-невежда, 
 К тому ж еще полу-подлец!.. 
 Но тут, однако ж, есть надежда, 
 Что полный будет наконец.

Кстати о стихах: сегодня кончил я поэму "Цыгане". Не знаю, что об ней сказать. Она покамест мне опротивела, только что кончил и не успел обмыть (- - -). Посылаю тебе маленькое поминаньице за упокой души раба божия Байрона. Я было и целую панихиду затеял, да скучно писать про себя - или справляясь в уме с таблицей умножения глупости Бирукова, разделенного на Красовского. Брат Лайон тебе кланяется. Пришли мне стихов, умираю - скучно.

88. В. А. Жуковскому

Не знаю, получил ли ты очень нужное письмо; на всякий случай повторю вкратце о деле, которое меня задирает заживо. 8-летняя Родоес Сафианос, дочь грека, падшего в Скулянской битве героя, воспитывается в Кишиневе у Катерины Христофоровны Крупенской, жены бывшего виц-губернатора Бессарабии. Нельзя ли сиротку приютить? она племянница русского полковника, следственно может отвечать за дворянку. Пошевели сердце Марии, поэт! и оправдаем провиденье. О себе говорить не намерен, я хладнокровно не могу всего этого раздумать; может быть, тебя рассержу, вывалив что у меня на сердце. Брат привезет тебе мои стихи, жду твоих, как утешения. Обнимаю тебя горячо, хоть и грустно. Введи меня в семейство Карамзина, скажи им, что я для них тот же. Обними из них кого можно; прочим - всю мою душу.

89. П. А. Плетневу

 Ты издал дядю моего: 
 Творец "Опасного соседа" 
 Достоин очень был того, 
 Хотя покойная Беседа 
 И не заметила его. - 
 Теперь издай меня, приятель, 
 Плоды пустых моих трудов, 
 Но ради Феба, мой Плетнев, 
 Когда ж ты будешь свой издатель?

Беспечно и радостно полагаюсь на тебя в отношении моего "Онегина"! - Созови мой Ареопаг, ты, Жуковский, Гнедич и Дельвиг - от вас ожидаю суда и с покорностью приму его решение.

Жалею, что нет между вами Баратынского, говорят, он пишет.

90. В. Ф. Вяземской

Belle, bonne Princesse Vera, ame charmante et genereuse! Je ne vous remercierai pas pour votre lettre, les paroles seraient trop froides et trop faibles pour vous exprimer mon attendrissement et ma reconnaissance... Votre douce amitie suffirait a toute ame moins egoi'ste que la mienne; tel que je suis, elle seule me consola de bien des chagrins et seule a pu calmer la rage de 1'ennui qui consume ma sotte existence. Vous desirez la connaitre, cette sotte existence: ce que j'avais prevu s'est trouve vrai. Ma presence au milieu de ma famille n'a fait que redoubler des chagrins assez rudes. On m'a reproche mon exil; on se croit entraine dans mon malheur, on pretend que je preche l'atheisme a ma soeur qui est une creature celeste et a mon frere qui est tres drole et tres jeune, qui admirait mes vers et que j'ennuie tres certainement. Dieu seul sait, si je songe a lui? Mon pere a eu la faiblesse d'accepter un emploi qui dans tous les cas le mit dans une fausse position a mon egard; cela fait que je passe a cheval et dans les champs tout le temps que je ne suis pas au lit. Tout ce qui me rappelle la mer m'attriste - le bruit d'une fontaine me fait mal a la lettre - je crois qu'un beau ciel me ferait pleurer de rage; но слава богу небо у нас сивое, а луна точная репка... A l'egard de mes voisins je n'aieu que la peine de les rebuter d'abord; ils ne m'excedent pas - je jouis parmi eux de la reputation d'Oneguine - et voila, je suis prophete en mon pays. Soit. Pour toute ressource je vois souvent une bonne vieille voisine - j'ecoute ses conversations patriarcales. Ses filles assez mauvaises sous tous les rapports me jouent du Rossini que j'ai fait venir. Je suis dans la meilleure position possible pour achever mon roman poetique, mais 1'ennui est une froide Muse - et mon poeme n'avance guere - voila pourtant une strophe que je vous dois - montrez-la au Prince Pierre. Dites lui de ne pas juger du tout par cet echantillon.

Adieu, ma respectable Princesse, je suis a vos pieds bien tristement, ne montrez cette lettre qu'a ceux qui j'aime et qui prennent a moi l'interet de l'amitie et non de la curiosite. Au nom du ciel, un mot d'Odessa - de vos enfants! - avez-vous consulte le docteur de Mili? que fait-il - и что Мили?

(Перевод:

Прекрасная, добрейшая княгиня Вера, душа прелестная и великодушная! Не стану благодарить вас за ваше письмо, слова были бы слишком холодны и слишком слабы, чтобы выразить вам мое умиление и признательность... Вашей нежной дружбы было бы достаточно для всякой души менее эгоистичной, нем моя; каков я ни на есть, она одна утешила меня во многих горестях и одна могла успокоить бешенство скуки, снедающей мое нелепое существование. Вы хотите знать его, это нелепое существование: то, что я предвидел, сбылось. Пребывание среди семьи только усугубило мои огорчения, и без того достаточно жестокие. Меня попрекают моей ссылкой; считают себя вовлеченными в мое несчастье; утверждают, будто я проповедую атеизм сестре - небесному созданию - и брату - потешному юнцу, который восторгался моими стихами, но которому со мной явно скучно. Одному богу известно, помышляю ли я о нем. Мой отец имел слабость согласиться на выполнение обязанностей, которые во всех обстоятельствах поставили его в ложное положение по отношению ко мне; вследствие этого все то время, что я не в постели, я провожу верхом в полях. Все, что напоминает мне море, наводит на меня грусть - журчанье ручья причиняет мне боль в буквальном смысле слова - думаю, что голубое небо заставило бы меня плакать от бешенства (.....). Что касается соседей, то мне лишь поначалу пришлось потрудиться, чтобы отвадить их от себя: больше они мне не докучают - я слыву среди них Онегиным, - и вот я - пророк в своем отечестве. Да будет так. В качестве единственного развлечения я часто вижусь с одной милой старушкой соседкой - я слушаю ее патриархальные разговоры. Ее дочери, довольно непривлекательные во всех отношениях, играют мне Россини, которого я выписал. Я нахожусь в наилучших условиях, чтобы закончить мой роман в стихах, но скука - холодная муза, и поэма моя не двигается вперед - вот, однако, строфа, которою я вам обязан, - покажите ее князю Петру. Скажите ему, чтобы он не судил о целом по этому образцу.

Прощайте, уважаемая княгиня, в тоске припадаю к вашим стопам, показывайте это письмо только тем, кого я люблю и кто интересуется мною дружески, а не из любопытства. Ради бога, хоть одно слово об Одессе - о ваших детях! - обращались ли вы к доктору Мили? Что он поделывает (......)?).

91. Н. В. Всеволожскому

Не могу поверить, чтоб ты забыл меня, милый Всеволожский - ты помнишь Пушкина, проведшего с тобою столько веселых часов, - Пушкина, которого ты видал и пьяного и влюбленного, не всегда верного твоим субботам, но неизменного твоего товарища в театре, наперсника твоих шалостей, того Пушкина, который отрезвил тебя в страстную пятницу и привел тебя под руку в церковь театральной дирекции, да помолишься господу богу и насмотришься на госпожу Овошникову. Сей самый Пушкин честь имеет напомнить тебе ныне о своем существовании и приступает к некоторому делу, близко до него касающемуся... Помнишь ли, что я тебе полупродал, полупроиграл рукопись моих стихотворений? Ибо знаешь: игра несчастливая родит задор. Я раскаялся, но поздно - ныне решился я исправить свои погрешности, начиная с моих стихов, большая часть оных ниже посредственности и годится только на совершенное уничтожение, некоторых хочется мне спасти. Всеволожский милый, царь не дает мне свободы! продай мне назад мою рукопись, - за ту же цену 1000 (я знаю, что ты со мной спорить не станешь; даром же взять не захочу). Деньги тебе доставлю с благодарностью, как скоро выручу - надеюсь, что мои стихи у Слёнина не залежатся. Передумай и дай ответ. Обнимаю тебя, моя радость, обнимаю и крошку Всеволодчика. Когда-то свидимся... когда-то...

92. В. А. Адеркасу

Милостивый государь Борис Антонович,

Государь император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей, думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям. Решился для его спокойствия и своего собственного просить его императорское величество, да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего превосходительства.

93. В. А. Жуковскому

Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении. Приехав сюда, был я всеми встречен как нельзя лучше, но скоро все переменилось: отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что и его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче - быть, моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность отца не позволяли мне с ним объясниться; я решился молчать. Отец начал упрекать брата в том, что я преподаю ему безбожие. Я все молчал. Получают бумагу, до меня касающуюся. Наконец, желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу, прошу его позволения объясниться откровенно... Отец осердился. Я поклонился, сел верхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться avec се monstre, се fils denature...^* (Жуковский, думай о моем положении и суди.) Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю все, что имел на сердце целых три месяца. Кончаю тем, что говорю ему в последний раз. Отец мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить... Перед тобою не оправдываюсь. Но чего же он хочет для меня с уголовным своим обвинением? рудников сибирских и лишения чести? спаси меня хоть крепостию, хоть Соловецким монастырем. Не говорю тебе о том, что терпят за меня брат и сестра - еще раз спаси меня.

^* (с этим чудовищем, этим выродком-сыном (франц.).)

А. П.

31 окт.

Поспеши: обвинение отца известно всему дому. Никто не верит, но все его повторяют. Соседи знают. Я с ними не хочу объясняться - дойдет до правительства, посуди, что будет. Доказывать по суду клевету отца для меня ужасно, а на меня и суда нет. Я hors la loi^*.

^* (вне закона (франц.).)

P. S. Надобно тебе знать, что я уже писал бумагу губернатору, в которой прошу его о крепости, умалчивая о причинах. П. А. Осипова, у которой пишу тебе эти строки, уговорила меня сделать тебе и эту доверенность. Признаюсь, мне немного на себя досадно, да, душа моя, - голова кругом идет.

94. Л. С. Пушкину

Дела мои все в том же порядке, я в Михайловском редко, Annette очень смешна; сестра расскажет тебе мои новые фарсы. Все там о тебе сожалеют, я ревную и браню тебя - скука смертная везде.

Скажи от меня Жуковскому, чтоб он помолчал о происшествиях ему известных. Я решительно не хочу выносить сору из Михайловской избы - и ты, душа, держи язык на привязи.

Видел ты всех святых? Шумит ли Питер? что твой приезд и что "Онегин"?

NB. пришли мне 1) Oeuvres de Lebrun, odes, elegies etc.^* найдешь у St. Florent. 2) Серные спички. 3) Карты, то есть картежные (об этом скажи Михайле; пусть он их и держит и продает). 3) "Жизнь Емельки Пугачева". 4) "Путешествие по Тавриде" Муравьева. 5) Горчицы и сыру; но это ты и сам мне привезешь. Что наши литературные паны и что сволочь?

^* (Сочинения Лебрена, оды, элегии и проч. (франц.).)

Я тружусь во славу Корана и написал еще кое-что - лень прислать.

Прощай, отвыкни со временем от Нащокина, от Сабурова, от вина и от Воейковой - а то будешь un freluquet^*, что гораздо хуже чем Mirtil и godelureau dissolu^**.

^* (ветрогон, вертопрах (франц.).)

^** (Миртиль (и) распутный волокита (франц.).)

Языков будет в Дерпт не прежде января.

Всем поклон - пиши же живее.

95. Л. С. Пушкину

Брат, вот тебе картинка для "Онегина" - найди искусный и быстрый карандаш.

Если и будет другая, так чтоб все в том же местоположении. Та же сцена, слышишь ли? Это мне нужно непременно.

Да пришли мне калоши - с Михайлом.

(Под рисунком:)

1 хорош - 2 должен быть опершися на гранит, 3 лодка, 4 крепость, Петропавловская.

96. Л. С. Пушкину

Брат, ты мне пришлешь немецкую критику "Кавказского пленника"? (спросить у Греча) да книг, ради бога книг. Если гг. издатели не захотят удостоить меня присылкою своих альманаков, то скажи Слёнину, чтоб он мне их препроводил, в том числе и "Талию" Булга-рина. Кстати о талии: на днях я мерялся поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковы. След. из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила, с Анеткою бранюсь; надоела! Еще комиссии: пришли мне рукописную мою книгу да портрет Чаадаева, да перстень - мне грустно без него; рискни - с Михайлом. Надеюсь, что разбойники тебя не ограбили. NB. Как можно ездить без оружия! Это и в Азии не делается.

Что "Онегин"? перемени стих Звонок раздался поставь: Швейцара мимо он стрелой. В "Разговоре" после Искал вниманье красоты нужно непременно:

 Глаза прелестные читали 
 Меня с улыбкою любви. 
 Уста волшебные шептали 
 Мне звуки сладкие мои.

Не забудь Фон-Визина писать Фонвизин. Что он за нехрист? он русский, из перерусских русский. Здесь слышно, будто губернатор приглашает меня во Псков. Если не получу особенного повеления, верно я не тронусь с места. Разве выгонят меня отец и мать. Впрочем, я всего ожидаю. Однако поговори, заступник мой, с Жуковским и с Карамзиным. Я не прошу от правительства полумилостей; это было бы полумера, и самая жалкая. Пусть оставят меня так, пока царь не решит моей участи. Зная его твердость и, если угодно, упрямство, я бы не надеялся на перемену судьбы моей, но со мной он поступил не только строго, но и несправедливо. Не надеясь на его снисхождение, надеюсь на справедливость его. Как бы то ни было, не желаю быть в Петербурге, и, верно, нога моя дома уж не будет. Сестру целую очень. Друзей моих также - тебя в особенности. Стихов, стихов, стихов! Conversations de Byron! Walter Scott!^* это пища души. Знаешь мои занятия? до обеда пишу "Записки", обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки - и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма! Ах! боже мой, чуть не забыл! вот тебе задача: историческое, сухое известие о Сеньке Разине, единственном поэтическом лице русской истории.

^* (Беседы Байрона! Вальтера Скотта! (франц.).)

Прощай, моя радость. Что ж чухонка Баратынского? я жду.

97. И. М. Рокотову

Monsieur, je me serais fait un devoir de vous envoyer ma caleche, mais pour le moment je n'ai pas de chevaux a ma disposition. Si vous voulez bien l'envoyer chercher, elle est a vos ordres. Si Monsieur votre frere me faisait l'honneur de passer chez moi, j'aurais ete enchante de le recevoir et de renouveler une connaissance aussi aimable.

Quant a ce qui regarde le prix, j'aurais voulu la vendre, comme j'ai eu l'honneur de vous le dire, pour 1500.

Au reste je m'en rapporterai absolument a la decision de Monsieur votre frere.

Agreez les assurances du respect le plus profond et de la consideration la plus parfaite. - Monsieur, voire tres humble et obeissant serviteur

Alexandre Pouchkine.

Mercredi.

P. S. Mon pere vous presente ses respects. Il espere la prochaine fois avoir la double satisfaction de recevoir а Михайловское vous et Monsieur votre frere.

(Перевод:

Милостивый государь, я счел бы своим долгом послать вам свою коляску, но в настоящую минуту в моем распоряжении нет лошадей. Если вам угодно будет прислать за нею, она к вашим услугам. Если ваш брат окажет мне честь посетить меня, мне будет весьма лестно принять его и возобновить столь приятное знакомство.

Что касается цены, то, как я уже имел честь говорить вам, я хотел бы продать коляску за 1500 рублей.

Впрочем, совершенно полагаюсь в этом на решение вашего брата.

Примите уверения в глубочайшем уважении и совершеннейшем почтении. Милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга

Александр Пушкин.

Среда.

P. S. Отец мой свидетельствует вам свое почтение. Он надеется в ближайший раз иметь двойное удовольствие принять в Михайловском вас и вашего брата.)

98. Л. С. Пушкину

Скажи моему гению-хранителю, моему Жуковскому, что, слава богу, все кончено. Письмо мое к Адеркасу у меня, наши, думаю, доехали, а я жив и здоров. Что это у вас? потоп! ничто проклятому Петербургу! voila une belle occasion a vos dames de faire bidet^*. Жаль мне "Цветов" Дельвига; да надолго ли это его задержит в тине петербургской? Что погреба? признаюсь, и по них сердце болит. Не найдется ли между вами Ноя, для насаждения винограда? На святой Руси не штука ходить нагишом, а хамы смеются. Впрочем, это все вздор. А вот важное: тетка умерла! Еду завтра в Святые горы и велю отпеть молебен или панихиду, смотря по тому, что дешевле. Думаю, что наши отправятся в Москву; добрый путь! Печатай, печатай "Онегина" и с "Разговором". Обними Плетнева и Гнедича; обоим буду писать на будущей почте. Вот тебе: Анна Николаевна на тебя сердита. Рокотов пересказал Прасковье Александровне твои письма в Лубны и к матери. Опять сплетни! и ты хорош. Все-таки она приказала тебя, пустельгу, расцеловать. Евпраксея уморительно смешна, я предлагаю ей завести с тобою философическую переписку. Она все завидует сестре, что та пишет и получает письма. Отправь с Михайлом все, что уцелело от Александрийского пожара, да книги, о которых упоминаю в письме с сестрой. Библию, библию! и французскую непременно. Образ жизни моей все тот же, стихов не пишу, продолжаю свои "Записки" да читаю "Клариссу", мочи нет какая скучная дура! Жду твоих писем, что Всеволожский, что моя рукопись, что письмо мое к княгине Вере Федоровне? Будет ли картинка у "Онегина"? что делают Полярные господа? что Кюхля? Прощай, душа моя, будь здоров и не напейся пьян, как тот - после своего потопа. NB. Я очень рад этому потопу, потому что зол. У вас будет голод, слышишь ли? Торопи Дельвига, присылай мне чухонку Баратынского, не то прокляну тебя. Скажи сестре, что я получил письмо к ней от милой кузины графини Ивелич и распечатал, полагая, что оно столько же ответ мне, как и ей: объявление о потопе, о Колосовой, ум, любезность и все тут. Поцелуй ее за меня, то есть сестру Ольгу - а графине Екатерине дружеское рукожатие. Скажи Сабурову, чтоб он не дурачился, усовести его. Пиши же ко мне.

^* (вот прекрасный случай вашим дамам подмыться (франц.).)

Ах, милый, богатая мысль! распечатал нарочно. Верно, есть бочки, per fas et nefas^* продающиеся в Петербурге - купи, что можно будет, подешевле и получше. Этот потоп - оказия.

^* (законным или незаконным образом (лат.).)

Адрес: Льву Сергеевичу Пушкину в собственные лапки.

99. В. А. Жуковскому

Мне жаль, милый, почтенный друг, что наделал эту всю тревогу; но что мне было делать? я сослан за строчку глупого письма, что было бы, если правительство узнало бы обвинение отца? это пахнет палачом и каторгою. Отец говорил после: Экой дурак, в чем оправдывается! да он бы еще осмелился меня бить! да я бы связать его велел! - зачем же обвинять было сына в злодействе несбыточном? да как он осмелился, говоря с отцом, непристойно размахивать руками? Это дело десятое. Да он убил отца словами! - каламбур и только. Воля твоя, тут и поэзия не поможет.

Что ж, милый? будет ли что-нибудь для моей маленькой гречанки? она в жалком состоянии, а будущее для нее и того жалчее. Дочь героя, Жуковский! Они родня поэтам по поэзии. Но полумилорд Воронцов даже не полугерой. Мне жаль, что он бессмертен твоими стихами, а делать нечего. Получил я вчера письмо от Вяземского, уморительно смешное. Как мог он на Руси сохранить свою веселость?

Ты увидишь Карамзиных - тебя да их люблю страстно. Скажи им от меня что хочешь.

29 ноября.

100. П. А. Вяземскому

Ольдекоп, мать его в рифму; надоел! плюнем на него и квит. Предложение твое касательно моих элегий несбыточно и вот почему: в 1820 г. переписал я свое вранье и намерен был издать его по подписке; напечатал билеты и роздал около сорока. Я проиграл потом рукопись мою Никите Всеволожскому (разумеется, с известным условием). Между тем принужден был бежать из Мекки в Медину, мой Коран пошел по рукам - и доныне правоверные ожидают его. Теперь поручил я брату отыскать и перекупить мою рукопись, и тогда приступим к изданию элегий, посланий и смеси. Должно будет объявить в газетах, что так как розданные билеты могли затеряться по причине долговременной остановки издания, то довольно будет, для получения экземпляра, одного имени с адресом, ибо (солжем на всякий страх) имена всех гг. подписавшихся находятся у Издателя. Если понесу убыток и потеряю несколько экземпляров, пенять не на кого, сам виноват (это остается между нами). Брат увез "Онегина" в Петербург и там его напечатает. Не сердись, милый; чувствую, что в тебе теряю вернейшего попечителя, но в нынешние обстоятельства всякий другой мой издатель невольно привлечет на себя внимание и неудовольствия. Дивлюсь, как письмо Тани очутилось у тебя. NB. Истолкуй это мне. Отвечаю на твою критику: Нелюдим не есть мизантроп, то есть ненавидящий людей, а убегающий от людей. Онегин нелюдим для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому то, что в глуши, в деревне все ему скучно и что блеск один может привлечь его... если, впрочем, смысл и не совсем точен, то тем более истины в письме; письмо женщины, к тому же 17-летней, к тому же влюбленной! Что ж, душа моя, твоя проза о Байроне? я жду не дождусь. Смерть моей тетки fretillon^* не внушила ли какого-нибудь перевода Василию Львовичу? нет ли хоть эпитафии?

^* (1) резвушки (франц.).)

Пиши мне: Ее высокородию Парасковье Александровне Осиновой, в Опочку, в село Тригорское, для дост. А. С. и все тут, да найди для конверта ручку почетче твоей. Прощай добрый слышатель; отвечай же мне на мое полуслово. Княгине Вере я писал; получила ли она письмо мое? Не кланяюсь, а поклоняюсь ей.

29 ноября.

Знаешь ли ты мою "Телегу жизни"?

 Хоть тяжело подчас в ней бремя...*

^* (См. т. 2.)

Можно напечатать, пропустив русский титул...

101. Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной

Не стыдно ли Кюхле напечатать ошибочно моего "Демона"! моего "Демона"! после этого он и "Верую" напечатает ошибочно. Не давать ему за то ни "Моря", ни капли стихов от меня.

NB. г. Издатель "Онегина".

 Стихи для вас одна забава, 
 Немножко стоит вам присесть.

Понимаете? да нельзя ли еще под "Разговором" поставить число 1823 год? Стих: Вся жизнь одна ли, две ли ночи - надобно бы выкинуть, да жаль - хорош. Жаль еще, что поэт не побранил потомства в присутствии своего книгопродавца. Mes arriere-neveux me devraient cet ombrage^*. С журналистами делай что угодно, дарю тебе мои мелочи на пряники; продавай или дари, что упомнишь, а переписывать мочи нет. Михайло привез мне все благополучно, а библии нет. Библия для христианина то же, что история для народа. Этой фразой (наоборот) начиналось прежде предисловие "Истории" Карамзина. При мне он ее и переменил. - Закрытие феатра и запрещение балов - мера благоразумная. Благопристойность того требовала. Конечно, народ не участвует в увеселениях высшего класса, но во время общественного бедствия не должно дразнить его обидной роскошью. Лавочники, видя освещение бельэтажа, могли бы разбить зеркальные окна, и был бы убыток. Ты видишь, что я беспристрастен. Желал бы я похвалить и прочие меры правительства, да газеты говорят об одном розданном миллионе. Велико дело миллион, но соль, но хлеб, но овес, но вино? об этом зимою не грех бы подумать хоть в одиночку, хоть комитетом. Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного. Ничуть не забавно стоять в "Инвалиде" наряду с идиллическим коллежским асессором Панаевым. Пришли же мне "Эду" Баратынскую. Ах он чухонец! да если она милее моей черкешенки, так я повешусь у двух сосен и с ним никогда знаться не буду.

^* (Мои потомки были бы мне обязаны этой тенью (франц.).)

4 декабря.

Милая Оля, благодарю за письмо, ты очень мила, и я тебя очень люблю, хоть этому ты и не веришь. Si ce que vous dites concernant le testament d'Анна Львовна est vrai, с'est tres joli de sa part. Au vrai j'ai toujours aime ma pauvre tante, et je suis fache que Chalikof ait pisse sur son tombeau^*. Няня исполнила твою комиссию, ездила в Святые горы и отправила панихиду или что было нужно. Она целует тебя, я также. Твои троегорские приятельницы несносные дуры, кроме матери. Я у них редко. Сижу дома да жду зимы.

^* (Если то, что ты сообщаешь о завещании Анны Львовны, верно, то это очень мило с ее стороны. В сущности, я всегда любил тетку, и мне неприятно, что Шаликов обмочил ее могилу (франц.).)

Лев! сожги письмо мое.

Кланяйся Василию Васильевичу Энгельгардту и Гнедичу, и Плетневу, и Онегину, и Слёнину. Присылай мне "Старину": это приятная новость. Торопи Дельвига; надеюсь, что не претерпел он убытку. Что Козлов слепой? ты читал ему "Онегина"?

102. А. Г. Родзянке

Милый Родзянко, твой поклон меня обрадовал; не решишься ли ты, так как ты обо мне вспомнил, написать мне несколько строчек? Они бы утешили мое одиночество.

Объясни мне, милый, что такое А. П. Керн, которая написала много нежностей обо мне своей кузине? Говорят, она премиленькая вещь - но славны Лубны за горами. На всякий случай, зная твою влюбчивость и необыкновенные таланты во всех отношениях, полагаю дело твое сделанным или полусделанным. Поздравляю тебя, мой милый: напиши на это все элегию или хоть эпиграмму.

Полно врать. Поговорим о поэзии, то есть о твоей. Что твоя романтическая поэма "Чуп"? Злодей! не мешай мне в моем ремесле - пиши сатиры, хоть на меня, не перебивай мне мою романтическую лавочку. Кстати: Баратынский написал поэму (не прогневайся - про Чухонку), и эта чухонка говорят чудо как мила. - А я про Цыганку; каков? подавай же нам скорее свою Чупку - ай да Парнас! ай да героини! ай да честная компания! Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: зачем ведете мне не ту? А какую ж тебе надобно, проклятый Феб? гречанку? итальянку? чем их хуже чухонка или цыганка (- - -), то есть оживи лучом вдохновения и славы.

Если Анна Петровна так же мила, как сказывают, то, верно, она моего мнения: справься с нею об этом. Поклон Порфирию и всем моим старым приятелям.

 Прости, украинский мудрец, 
 Наместник Феба и Приапа! 
 Твоя соломенная шляпа 
 Покойней, чем иной венец; 
 Твой Рим - деревня; ты мой папа, 
 Благослови ж меня, певец!

8 декабря.

103. Д. М. Шварцу

Буря, кажется, успокоилась, осмеливаюсь выглянуть из моего гнезда и подать вам голос, милый Дмитрий Максимович. Вот уже 4 месяца, как нахожусь я в глухой деревне - скучно, да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, ни итальянской оперы. Но зато нет - ни саранчи, ни милордов Уоронцовых. Уединение мое совершенно - праздность торжественна. Соседей около меня мало, я знаком только с одним семейством и то вижу его довольно редко - целый день верхом - вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны; вы, кажется, раз ее видели, она единственная моя подруга - и с нею только мне не скучно. Об Одессе ни слуху, ни духу. Сердце вести просит - долго не смел затеять переписку с оставленными товарищами - долго крепился, но не утерпел. Ради бога! слово живое об Одессе - скажите мне, что у вас делается - скажите, во-первых, выздоровела ли маленькая графиня Гурьева, я сердечно желаю всего счастья, почт. и благ.

104. Л. С. Пушкину

Вульф здесь, я ему ничего еще не говорил, но жду тебя - приезжай хоть с Прасковьей Александровной, хоть с Дельвигом; переговориться нужно непременно.

С Рокотовым я писал к тебе - получи это письмо непременно. Тут я по глупости лет прислал тебе святочную песенку. Ветреный юноша Рокотов может письмо затерять - а ничуть не забавно мне попасть в крепость pour des chansons^*.

^* (за песенки (франц.).)

Христом и богом прошу скорее вытащить "Онегина" из-под цензуры - слава (- - -), - деньги нужны. Долго не торгуйся за стихи - режь, рви, кромсай хоть все 54 строфы, но денег, ради бога, денег!

У меня с Тригорскими завязалось дело презабавное - некогда тебе рассказывать, а уморительно смешно. Благодарю тебя за книги, да пришли же мне всевозможные календари, кроме Придворного и Академического. Кстати - начало речи старика Шишкова меня тронуло, да конец подгадил все. Что ныне цензура? Напиши мне нечто о

 Карамзине, ой, ых. 
 Жуковском 
 Тургеневе А. 
 Северине 
 Рылееве и Бестужеве.

И вообще о толках публики. Насели ли на. Воронцова? Царь, говорят, бесится - за что бы, кажется, да люди таковы!

Пришли мне бумаги почтовой и простой, если вина, так и сыру, не забудь и (говоря по-Делилевски) витую сталь, пронзающую засмоленную главу бутылки - то есть штопор.

Мне дьявольски не нравятся петербургские толки о моем побеге. Зачем мне бежать? Здесь так хорошо! Когда ты будешь у меня, то станем трактовать о банкире, о переписке, о месте пребывания Чаадаева. Вот пункты, о которых можешь уже осведомиться.

Кто думает ко мне заехать? Избави меня

 От усыпителя глупца, 
 От пробудителя нахала! -

впрочем, всех милости просим. С посланным посылай что задумаешь - addio^*.

^* (прощай (итал.).)

Получил ли ты письмо мое о Потопе, где я говорю тебе: voila une belle occasion pour nos dames de faire bidet?^*

^* (вот прекрасный случай нашим дамам подмыться (франц.).)

NB. NB. Хотел послать тебе стихов, да лень.

105. Л. С. Пушкину

Брат! здравствуй - писал тебе на днях; с тебя довольно. Поздравляю тебя с рожеством господа нашего и прошу поторопить Дельвига. Пришли мне "Цветов" да "Эду" да поезжай к Энгельгардтову обеду. Кланяйся господину Жуковскому. Заезжай к Пущину и Малиновскому. Поцелуй Матюшкина, люби и почитай Александра Пушкина.

Да пришли мне кольцо, мой Лайон.